– Тха! – и предгорное эхо повторило его. Кея ликовала, но мужчины – молодой и старый – держали себя сдержано. И только Саэрдена бесстрастно врачевала израненное тело грека. Она – жительница Голубой лагуны, была спасена амазонками, которые отбили ее вместе с младенцем у морскиз пиратов и теперь ей первой полагался раб. Посему ей, не участвовавшей в боевом сражении, передали Алквиада. Отныне этот раб стал её лично добычей. Ни одна из сестер не вызывала её на поединок. Ей одной оставили того, кто ещё недавно глумился над всеми.
– Я научу тебя добывать сладкий мёд, сначала из моего тела, затем из нежных цветов, И сам ты из надсмотрщика превратишься в прилежную пчелку, из которой я вырву яд. – Сказала она Саэрдена традиционную фразу, которую ей поведали амазонки еще в невольничьем трюме. И здесь Саэрдена недобро засмеялась, не оставляя греку надежды на спасение. У неё были свои личные счёты с морскими разбойниками. Алквиад уже знал, что наложник амазонки навсегда остаётся ее слугой, и если умирает амазонка, то по ее предсмертной просьбе могут умертвить и врага… И потому от мелко дрожал.
9.
Саэрдена не сразу была принята в сообщество одногрудых сестёр. Ею не пренебрегали, но и до конца не доверяли, даже во время боя. Пышногрудая, трагически родившая своего первенца в бушующем море безгласно безропотная невольница морских пиратов, она должна была погибнуть во время шторма, в котором погибли ее злобные поработители. Но могущественный Посейдон распорядился иначе. Он выбросил ее на небольшой островок, где она – крайне изнеможенная и измученная в полном одиночестве и страхе родила сына. Три дня младенец непрерывно и истошно орал.
Посланцы бога – дельфины стали подплывать к берегу на закате третьего дня. У матери своей Саэрдены сызмальства училась говорить на языке черных морских коров, и теперь древняя материнская магия ей неожиданно пригодилась. Она стала издавать тонкие тембровые звуки, которые эллины обычно приписывали сиренам. Отныне островной сиреной предстояла стать и Саэрдене.
«Я мать земного детеныша», – пропела она с отчаянием. И у неё получилось.
«У нас с младенцем нет пищи. В моих материнских сосках нет молока», – прокричала она дельфинам. И тогда они ей ответили на языке морских сострадальцев: «Плыви к нам, мы станем тебя кормить молоком нашей старшей матери. Она жрица единого Бога, а Творец никогда не оставит в беде своих чад – ни на земле, ни на море…»
Подобрав ажурную раковину, в которой некогда обитал крупный молюск, Саэрдена осторожно отмыла ее от песка, приставила к губам и трубно повторила три раза: «Я плыву к вам, морские коровы! Вы не оставите в беде ни меня, ни моего изголодавшегося младенца...».
И дельфины их не оставили. Как только она зашла в море по горло, как под неё услужливо и точно поднырнул молодой дельфин, на спине которого она стала стремительно удалятся от кромки морского берега. Было страшно думать о том, что сама на островок она уже не вернется. Ей просто не дано будет преодолеть это пространство вплавь… Кормящая морская корова прервала ее нелепые страхи.
Теперь уже Саэрдена была вынуждена поднырнуть под услужливую морскую кормилицу и присосаться к ней, подобно пиявке. Она пила жирное молоко морской коровы – насыщая себя и беря впрок для своего единоутробного сына, пока, едва не захлёбываясь в морской воде, как смогла и сумела насытилась, после чего тот же молодой дельфин снова поднырнул под неё и вынес к прибрежной кромке. Во время кормления детенышей дельфиньи самки обычно молчат. От Саэрдены тоже никто и не требовал громогласного спасибо… Но на следующий день все повторилось вновь. Так повторялось не один день, и однажды Саэрдена поклялась, что ни она, ни ее сын никогда не возьмут в руки оружие, а станут преданно служить великому и могучему Посейдону.
Увы, не ведавшие всех тонкостей человеческих отношений, одного спасения ради – матери и младенца, неуёмные от горя дельфины вывели к островку пиратскую трирему, в которой она и оказалась в одном трюме с плененными амазонками. Но те сразу же стали сторониться ее. Ведь она – двугрудая родила не девочку, а мальчонку. Так бы и оставаться ей в вечных изгоях, но у многих плененных девушек кровоточили и нагнивали колотые и рваные раны, и тогда Саэрдена, подобно матке-дельфинихе, не спросясь у своих новых сестер позволения, решительно принялась завораживать кровь и даже заживлять девушкам бойцовские раны. Гнилые места она настойчиво и беспредупредительно скусывала и сплёвывала на дно триремы, а затем зализывала излишне жирными и влажными губами обрезанные места на теле. Гнойные раны она зализывала за несколько раз. Затем одними пальцами натягивала на раны из изувеченных тканей, лишенных фасций, здоровые ткани тела, и, случалось, сжимая раны в своих цепких руках, целила их долгими часами… Таким образом, она избавляла тела девушек от возможных шрамов и ассиметрий, и только проплывавшим за ней дельфинам она то и дело что-то кричала на языке страстных сирен. Эллины только посмеивались, но ребенка у пленницы не отбирали. Он теперь уже не кричал, а даже наоборот – очень часто посапывая, мирно засыпал, вскормленный человеческой матерью и морской черной коровой…. Дельфинихой с акватории безымянного острова.