Тем временем гостей Тавриды ждало более срочное дело. Надо было браться за изготовление родового столба. Немолодой скиф, находившийся в плену у тавров не первый год, и знавший их обычай отпускать пленных только в голодные годы, уже давно не спешил назад в дикую степь, а как мог, способствовал поддержанию тучности таврийских стад, а к тому заведовал добычей бутовых глыб, обладая для этого достаточной сноровкой и силой. Звали пленника достаточно распространенным именем Тургай.
Тавры со скифами принялись за работу. Работа закипела. Во время этого сакрального в те времена действа они трудились совместно, использовав для транспортировки такелажные канаты из конского волоса. Волос выстригался из грив старых лошадей, которых обычно забивали на горном скотомогильнике. Хищные птицы объедали, затем конскую падаль до кости, а сами кости употреблялись для разжигания медленных, но жарких костров на каменоломнях…
Священный столб амазонок тянули общими усилиями. И у мужчин и у женщин вздымались бугры на плечах и спинах. Впрочем, священным ему ещё предстояло стать после обработки и сакрального племенного обряда.
Тавры были удивлены, что амазонки наносят таинственные метки на камень бронзовыми топориками с резкими воинственными выкриками: «Хейра!». Тилия же объяснила подоспевшего с инспекцией всему происходящему подозрительному жрецу тавров Сигирду, что эти зарубки обозначают число поверженных врагов. В женской памяти о ненавистных работорговцах была только ненависть. К тому же им пришлось похоронить двух сестер. Из девятнадцати амазонок осталось только семнадцать. Восемнадцатой была Саэрдена. А её младенец и преданный ей раб Алквиад племенных прав не имели.
Сигурд с острасткой посмотрел на свалившихся в пределы тавров воительниц. Прошло ещё только несколько дней, но они уже заставили себя уважать…
14.
Сознание Фаэрдена плыло над местом экзекуции…
Он висел ещё какое-то время на расщеплённом дереве, но потом его сняли. Но не из жалости – он провисел ещё быть может на нём всю жизнь, если бы не надоел людям уставшим и не находившим больше удовольствия в издевательствах над его потерявшим былую свежесть одряхлевшим телом.
Находиться с людьми он уже не мог, так как был уже не нужен никому ни в каком качестве – даже в качестве жертвы или возможной еды. Он полностью исчерпал себя на этом островке жизни.
Ему ничего не оставалось, как уйти. О смерти он уже не думал. Вернее смерть… Смерти он так же наскучил, и она переключилась на более свежие человеческие экземпляры.
Побродив немного по пустынному безлюдному пляжу, он сел на белый песок, раздумывая – куда бы ему податься. В принципе можно было углубиться внутрь материка. По рассказам путешественников он знал, что кроме их немногочисленного племени существовали десятки, сотни других племён к которым он мог с успехом присоединиться – не все же были такими придурками, как его дикие соплеменники и везде чувствовалась нехватка таких, как он.
Некоторые племена специально занимались кражей придурков и уродов с последующей их перепродажей, за что имели хорошие свои добротные вожделенные убогие блага, от серости которых подобные придурки чахли и у них резко сокращалась продолжительность жизни, чем и доставляли несказанное удовольствие серым конформистам, которые в такие моменты – ради этих то моментов они и содержали мудил – получали настоящий кайф от чувства превосходства своих дебелых увесистых неподъёмных ценностей над ничего не весящими ценностями придурков.
Ему было скучно думать об этих племенах с их неинтересными тупыми развлечениями, заключавшимися только в удовлетворении своих банальных нужд, ограниченных рамками законов морали вещизма или оголтелого материализма и заумной шизофренической духовности и пастеризованного или же нестерильного – один ёхен бо знает! – болезненного интеллектуального эстетизма, выражающегося хоть и в разных формах но заканчивающегося всегда одним и тем же банальным эгоцентризмом.
Они не представляли себе своей жизни без каннибализма, жертвенных пыток, ритуальных убийств и оргий с элементами неприемлемого для жизни придурков неприкрытого насилия, что придавало им совсем другой статус.
Он не хотел зачахнуть как все другие уроды, углубившиеся вглубь материка.