Он знал, что куда бы он ни пошёл, везде будет с небольшими ничего не меняющими в корне поправками, но существенными для придурков различиями.
Но так пелось в молитве молодого новомодного декадентского бога, являющегося миру путём проецирования его голоса в пространстве, ибо редко его светлый лик можно было лицезреть, выстояв порядочную очередь на небесном экране среди других, уже знакомых всем светил большого небесного коллегиума.
Старым поклонялись пока больше, чем молодым. Но больше всего, конечно, уважали мёртвых богов: хороший бог – мёртвый бог, напоминали они друг другу на своих закрытых собраниях. Хитромудрые жрецы, договорившись при этом говорить на людях, что мёртвые боги живее всех живых на этом свете, а они становились их живыми наместниками, утверждая – чем застарелее и мертвее были боги, чем меньше от них оставалось материального, – тем крепче была в них вера.
При этом они противоречили сами себе в своих проповедях, опираясь на понятный большинству опять же удобный им давний неправильно сросшийся перелом сознания в сторону оголтелого материализма. Этого парадокса в их умозаключениях никто не хотел замечать – ни паства, ни сами хитромудрые, так как, во-первых, не было пока средств, способных исправить это долгоиграющее несоответствие, а, во-вторых, все уже забыли, как всё выглядело до смещения сознания, превратившись, в результате столкновения реальностей, из крылатого Пегаса, летающего в райских облаках, в кривоватого но сильного, будто горбатый злой карлик, борца с поломанными ушами.
Однако, кроме серых противостояли придуркам и приблатнённые подростки-хулиганы, подобные издевавшимся над ним на берегу, принадлежащие к субкультуре и являющиеся по сути мумифицированными коконами небесных пегасов, так и не родившихся, но не теряющих последнюю слабую надежду незаметно проявиться в жутких дагерротипах, перемалываемых веками отточенным механизмом из очередных горбатых карликов в мусор истории.
15.
От нечего делать Фаэрден нащупал в песке камень, и с силой бросил его в океан. Сила эта родилась из неизвестно откуда взявшейся вдруг у него необоснованной злобы ко всему.
Камень, коснувшись воды к его удивлению, не утонул, а бесшумно, не нарушив целостности водной глади, буквально отскочил от неё, и пулей просвистел у самого виска ошеломлённого юноши.
– Что за ёхен бо?! – сорвалось с губ удивлённого Фаэрдена, который непонимающе посмотрел на безбрежную гладь океана, потом поискал глазами камень, упавший на берег.
Потом он сорвался со своего места и стал лихорадочно разрывать песок в месте падения камня.
– Камень как камень! – внимательно рассмотрев и взвесив в ладони ничем не примечательный гладкий отполированный волнами булыжник, разочарованно отметил он.
Фаэрден снова размахнулся, и изо всей силы метнул камень в океан, благоразумно спрятавшись за расщеплённым деревом, на котором недавно висел теперь его недавний мучитель, неожиданно превратившись в союзника.
Камень, как и в первый раз, отскочил от воды, будто выпущенный из невидимой пращи, и с такой силой шандарахнул в дерево, за которым прятался Фаэрден, что оно загудело.
– Во, ёхен бо! – изумился тот. Осторожно выглянув из-за своего укрытия и опасаясь дальнейшего обстрела камнями, осмотрелся, – но вокруг было тихо.
Он вышел из своего укрытия и нерешительно направился к воде. Подошёл к самой кромке берега и осторожно, словно боясь ошпариться, проверил кончиком указательного пальца воду.
– Вода как вода! – он лизнул палец. – Солёная… В чём же причина?
Фаэрден огляделся по сторонам, но, занятый своими мыслями, не заметил торчащие из кустов макушки наблюдавших за ним детей, ставших невольными свидетелями его необычного камнеметания.
Сам он, войдя в азарт, наполнился новой жизненной силой, не заметив, как снова превратился в лакомый кусок для своих мучителей. Мальчишки уже погнали гонцов за взрослыми, чтобы снова подвесить и отдубасить его для начала палками за такую нелепую даже для привычных ко всякому придурков непонятку, которую он сейчас здесь исполнял. Камнем надлежало убивать, на худой конец, избивать только противника. Бить камнем по воде казалось просто нелепо!
Смерть тут же вспомнила про него и снова восстановила в списке очереди на свои услуги.
Он же, ничего не подозревая, как одержимый с безумными глазами, стал рыскать по пляжу в поисках камня побольше, и вскоре нашёл огромную глыбину. На вид она казалась неподъёмной, но так как сын жреца имел и второе божественное имя Гера (Геракл), то он, конечно, взял этот вес – на то он и Гера.