И эта жестокая память заговорила тогда, когда потребовалось призвать на помощь миру любовь, чтобы в очередной раз сопутствовать его вечному обновлению. Тут-то и оказалось, что выросшие дети не способны никого полюбить. Они ведь полагали, что подобно деревьям будут стоять отведенное им на земле время и цвести по праву вечной молодости и красоты. Особой красоты – красоты отверженных вздорных реликтов, память о которых теплилась в “жарких камнях”.
Всполошились старшие, обратились за советами к древним – у молодых пропала тяга любить. Нет, по вечерам вчерашние подростки зарывались в прибрежные дюны, подобно оливковым косточкам, некогда ими высаженными в благодатную плодородную землю. Но затем происходило совершенно странное. Незаметно возникали элементы какой-то “лесной” мистерии.
Полуприсыпанные песком, собравшиеся на берегу, переплетались друг с другом – руками, подобно ветвям, и ногами, подобно цепким древесным корням. Но не по двое, а во множестве тел и поз, не дающих ни малейшей свободы для любовной игры. Постепенно из песка вырастал и прокатывался по берегу вздорный человеческий вал, который иногда доходил до самого побережья, где и разбивался о мрачные тени хмурых гранитных скал недалеких Штормовых островов.
Скипалось страстями море, накипали на лозе грузные грозди, в гроздях вызревал пьянящий кровь виноград, расцветали и плодоносили оливы, вызревали колосья на ячменных полях, по несколько месяцев свивались, не желая умирать, подрубленные реликтовые деревья, осужденные на смерть за ту либо иную мыслимую или немыслимую вину; над ними и человеческими лачугами вили гнёзда и высиживали своих птенцов птицы, и только гордые молодые юноши-деревья и обвивавшие их девушки-деревца не желали выбраться из леденящей их кровь лавы, где каждый был всем и уже ничем. Зачем нужна была любовь там, где по замыслу предков должны были остаться одни только “жаркие камни”.
Память юных о том, что их тотемы обратили в “жаркие камни” хоть и героические, но отжившие своё старики – согбенные жестокие жалкие старцы! – внезапно останавливала потомков – все так же пылких, но более не способных любить. Кармическая нить племени вот-вот должна была прерваться…
21.
И тогда вспомнили о девственных весталках, давших у “жарких камней” обряд безбрачия во имя служения безликому пантеону предков и великому Проведению.
Весталки всегда жили особняком. Перед их капищем стояли жалкие лачуги. На капище шёл отточенный столетиями ритуал. Здесь непрерывно совершались благовонные курения. Не было дня, когда бы кто-нибудь из живущих о чём-нибудь не молил великое и мудрое небо и само Проведение, ниспосылавшее всю эту жизнь с её драконовыми деревьями и убогими лачугами, со стареющими и дичавшими виноградниками и уродливо дряхлеющими стариками вкупе с её несносными старухами и алчными вороньими стаями, со скудеющими ячменными полями, и со всеми, – о, господи! – мыслимыми и немыслимыми несовершенствами.
Плач в племени раздавался всегда, но однажды он стал более отчаянным, и весталки, поддерживавшие огонь на капище не одну тысячу лет, вдруг поняли, что и их служение может вскоре оказаться напрасным. Ибо не останется тех, у кого будут хоть какие-нибудь человеческие беды. Они слышали, как надрывно и горько рыдают над будущим одеревеневших своих детей рано состарившиеся безутешные матери, и не знали, как им помочь.
И тогда весталки вышли на берег, где обнаружили бесчисленное сцепление молодых бесчувственных тел. Тут и явилась им сила, и они вытесали из прибрежного песчаника большой каменный фаллос. Пришло время совершить жертвенный ритуал.
Обреченные на осквернение, они обратились к молодым и заявили, что те пришли на эту землю затем, чтобы продолжить дело предков и не дать погибнуть целому племени, мужественно прошедшему однажды через горы и непроходимые заросли драконовых рощ.
– Но тогда было движения, и деревья зря не осуждались на смерть во имя получения ритуальных “жарких камней”. Ведь и без них сейчас вдоволь тепла. А драконовые деревья гибнут по-прежнему, – стали возражать молодые друиды.
– О, наивные, – те, кто пресекал и пресекает жизнь драконовых рощ во все времена были и остаются героями. Они неподсудны и святы, – пытались возразить им весталки.