«К. Викт., – писала она, – 1/2 сов., 1842».
Мэри быстро сообразила, что коллекционных редкостей в шкатулке действительно не было – монеты были ценны в основном с точки зрения их стоимости. Стоимость выходила немалая. В основном деньги были английские, достоинством в полсоверена, ранней и поздней викторианской эпохи, с профилем королевы то помладше, то постарше. Обнаружив среди прочих соверен Георга IV, Мэри догадалась, что он должен стоить больше, и призадумалась, не попал ли он сюда по ошибке. Она отложила соверен, потом, побоявшись, что Мэгги сочтет ее слишком разборчивой или скаредной, вернула монету в шкатулку и записала в список. Больше всего ей хотелось доставить Мэгги удовольствие и показать, как она вникла в положение. В конце концов Мэгги вела себя с Хьюбертом очень тактично. Она даже решила передать эти сокровища так, чтобы Хьюберт не догадался об их происхождении. Когда Мэри сообразила, что просто подойти к дому и передать шкатулку в руки не удастся, то на мгновение ей захотелось именно так и поступить. Ведь иногда она начинала чувствовать себя изгоем в мире утонченности и юмора, в который ввел ее Хьюберт за те несколько месяцев, что они были знакомы. В то же время она не одобряла его места в жизни Мэгги. И у него не было никакого права на это золото. Настроение Мэри резко переменилось, и она с удовольствием вообразила, как красавчика Хьюберта выставляет из дома Мэгги полиция.
Закончив список, Мэри закрыла шкатулку. За окном в оранжерее мелькнул блестящая черная шевелюра. Узнав Лауро, она в ту же секунду поняла, кто отнесет монеты. Благоразумие Лауро не вызывало никаких сомнений, к тому же он когда-то работал на Хьюберта.
Сжав шкатулку, Мэри поспешила в комнату Мэгги. Та спала с открытым ргом, тихо похрапывая. Мэри смутилась, осознав, что, проснувшись, Мэгги поймет, что за ее сном следили. Невестка ретировалась за дверь и решила действовать на свой страх и риск, предвкушая благодарность Мэгги за безупречно выполненный план. Теперь она сможет прекратить беспокоиться о Хьюберте и спокойно выгнать его, зная, что тот не умрет от голода. С этими мыслями Мэри вышла из дома через черный ход и отправилась к Лауро. Его белый пиджак с эполетами висел в кухне на стуле. Мэри направилась вниз по раскаленной солнцем тропинке и, вновь издалека увидев черный затылок, окликнула Лауро.
Он остановился. Когда Мэри спустилась, слуга сидел в тени дерева и поджидал ее.
– Лауро, – сказала она, – у меня важная просьба. Ты должен кое-что сделать.
Она ожидала, что при ее появлении он немедленно встанет, однако Лауро немного повременил. Он улыбался так, будто весь лес принадлежал ему. Мэри внезапно почувствовала себя неловко, чего не бывало прежде в доме, в машине или в поселке, когда они вместе ходили по магазинам.
Пока она говорила, быстро, словно отдавая указания по хозяйству, ее не оставляли странные мысли.
– Только это надо держать в секрете, – говорила Мэри. – Вот эту шкатулку надо передать мистеру Мэлиндейну так, чтобы он не узнал от кого.
– Сделаю, – ответил Лауро.
– Отнеси, пожалуйста, шкатулку в дом мистера Мэлиндейна. Он не должен тебя увидеть. Постарайся оставить ее там, где он точно найдет. Ты ориентируешься в доме?
– Разумеется, я жил там прошлым летом. А что в шкатулке?
Мэри дрожащими руками подняла крышку.
– Старые монеты, – произнесла она. – Я составила список. – Мэри протянула шкатулку с золотом Лауро, на ее лице отразились одновременно простодушие и желание покрасоваться.
Зрелище множества золотых монет в руках очень богатой женщины немедленно воспалило в итальянце плотскую страсть. Он схватил шкатулку и потянул Мэри на небольшую поляну. Там он повалил ее на землю и изнасиловал бы рядом с упавшей шкатулкой, если бы она, оказавшись на земле, не прекратила сопротивляться. Хотя Мэри и ругалась яростным шепотом, в основном она бросала взгляды на зеленые заросли, надеясь, что никто ничего не заметит.
– Ты не расслабилась, поэтому вышло плохо, – сказал Лауро, глядя ей в глаза взглядом сатира. Этот взгляд он подсмотрел в кино еще в детстве и отработал до автоматизма.
Мэри в слезах и едва дыша потянулась поправить одежду.
– Мой муж тебя убьет, – удалось выдохнуть ей.
– Скорее оттрахает, – возразил Лауро.
– И это тоже. Вот подожди, я ему расскажу. Не будь ты слугой, я бы дала тебе пощечину.
Лауро подскочил, по его лицу мелькнула тень беспокойства. Он крепко сжал ее голые руки.
– В следующий раз расслабься, – сказал он голосом режиссера, одновременно играющего главную роль. – Тогда все будет лучше.
Мэри поджала губы и тряхнула волосами, как будто ничего не случилось. Лауро подобрал шкатулку, и они вместе собрата ее попрятавшееся в траве содержимое. Итальянец смеялся так, словно монеты были ставками в какой-то игре. Когда монеты были собраны, Мэри, все еще дрожащая и в слезах, выпрямилась и сказала:
– Отдай мне шкатулку.
– Я ее отнесу, – сказал Лауро и быстрым шагом отправился в нужном направлении.
Мэри побежала следом.
– Ты уверен, что найдешь, где ее оставить? Это все не мое, это золото Мэгги. Хьюберт не должен об этом узнать.
Лауро снова улыбнулся и повернулся к ней, так что его лицо оказалось очень близко.
– Предоставь все мне, Мэри, – сказал он, сунул шкатулку под мышку, словно это исключительно мужское дело, и зашагал прочь с видом владельца содержимого шкатулки.
Мэри побежала к дому, не зная, виновата ли она и что делать дальше. Теперь она уже не была уверена, что Лауро можно доверить монеты. Кроме того, Мэри не представляла, в каких она теперь с ним отношениях, и, самое главное, ей очень хотелось принять душ.
Хьюберт пересчитывал монеты, которые загадочным образом появились в его доме около шести часов вечера.
Паулина отправилась в Рим с завернутым в мешковину вторым стулом времен Людовика XIV и бумажкой, на которой был написан адрес мастерской, где делали копии. Секретарша знала лишь то, что стул осмотрят, при необходимости – отреставрируют и отправят счет загадочной владелице, Мэгги. До сих пор Паулина не встречала Мэгги. Для нее она была лишь именем, незримым призраком, отравлявшим жизнь Хьюберта.
Паулина приехала на место и велела встретившему ее человеку нести стул наверх очень, очень осторожно. Пока она припарковала машину, в мастерской уже оказалось двое служащих: тот, что подносил стул, и еще один, помоложе, в синих джинсах и модной футболке. Стул стоял в центре комнаты, его распаковали: развязали шнур, стягивавший ножки, размотали мешковину и с гордостью разглядывали.
Когда пришла Паулина, ей немедленно вынесли другой стул, близнец того, что она привезла с собой. Очевидно, тот, который Хьюберт послал на реставрацию первым. Теперь стул был в великолепном состоянии. Паулина собиралась везти его обратно. На самом деле перед секретаршей была новая и очень остроумная подделка: от стула Мэгги в нем осталась лишь ножка. В большинстве таких подделок оставалась как минимум одна «конечность» оригинала, что давало перекупщику полную возможность называть его «предметом времен Людовика XIV». Паулину вообще-то не волновало, к какому периоду относился стул. Она просто хотела забрать его и поскорее вернуться. Секретарша попросила реставраторов хорошенько все завернуть, что они и сделали, обложив сиденье ватой и обмотав новой мешковиной. После чего стул отнесли в машину Паулины.
– Передайте мистеру Мэлиндейну, чтобы заглянул на следующей неделе, – сказал тот, что был помоложе.
– Он сейчас мало выезжает из Неми, – ответила Паулина, вспомнив, как Хьюберт боится выйти, опасаясь, что в его отсутствие может явиться Мэгги и захватить дом. Но реставратор повторил просьбу.
Тем временем в Неми Хьюберт считал монеты, которые нашел в шесть часов вечера. Тогда он, как обычно, отправился на кухню заварить чай. Сняв с полки чайник, Хьюберт услышал какое-то странное позвякивание. Приподняв крышку, он увидел внутри кучку золотых монет.