Выбрать главу

– Уже не вся, – педантично ответила Мэри. – Иногда мне кажется, что я зря теряю лучшие годы жизни. К тому же Майкл нашел себе в Риме пассию. И все-таки я хочу преуспеть в этом браке.

– Что тебе мешает развлекаться, пока Майкл в Риме? – спросила Мэгги.

– Мне бы не очень этого хотелось.

– Ты думаешь, я совсем глупа и не вижу, какие отношения у тебя с Лауро?

– О нет! – воскликнула Мэри. – Не говори так, это ужасно!

– Успокойся, – посоветовала Мэгги, – кроме меня, об этом никто не знает.

– Я так хотела преуспеть в браке! – расплакалась Мэри.

– Ничто тебе не мешает хотеть этого и дальше, – посоветовала Мэгги. Мэри промокнула слезы бумажной салфеткой и, потянувшись к бокалу водки с содовой, изрядно ею облилась.

Они лежали в купальниках на синих надувных матрасах на лужайке у знаменитой виллы в Венето и нежились в лучах майского предобеденного солнца 1975 года. Мэгги намазала лосьоном для тела ноги, грудь, плечи и игриво вытерла руки об живот Мэри. Та же потихоньку успокоилась и, откинувшись на матрас, сказала:

– Лауро ничегошеньки для меня не значит.

– Ты права, он удовлетворяет желание, но не гасит страсти, – согласилась Мэгги.

Внезапно она жизнерадостно улыбнулась: появился Лауро с выключенным радиоприемником под мышкой и бутылкой вермута.

– Лауро! – удивленно воскликнула она. – Мне казалось, что сегодня у тебя выходной.

– Мне вообще не следовало приезжать в ваш дом. Я в этом раскаиваюсь. Здесь отвратительные слуги, они меня просто ненавидят. Я приехал только из уважения к вам. Мне надо было остаться в Неми, где я и должен работать на Мэри и Майкла. Я не обязан всюду ездить за вашей семьей.

– Лауро, ты можешь вернуться в Неми когда пожелаешь, – ответила Мэри.

Лауро снял белый пиджак, поставил бутылку на садовый столик, растянулся на матрасе рядом и включил радио.

– Боже мой, Лауро! Берто тебя увидит! – воскликнула Мэгги. – И примется меня обвинять в том, что я фамильярничаю со слугами.

Лауро зашвырнул приемник подальше, где тот умолк навсегда, вскочил, изрыгая отборнейшие итальянские ругательства, натянул обратно белый пиджак и ушел.

– Все равно с ним бы ничего не вышло. К тому же он всерьез собирается жениться.

– Смотри, чтобы он не вздумал уволиться, – посоветовала Мэгги. – Хорошо вышколенную прислугу в наши дни не сыщешь. А он, сама знаешь, прекрасно вышколен.

О прошедшей зиме можно было вспомнить многое. Не раз и не два Мэгги начинала сходить с ума в поисках пропащего Коко де Рено, рассылала телексы по несуществующим адресам во все концы света, и всегда де Рено появлялся снова с разумнейшими объяснениями и деньгами, которых всякий раз оказывалось достаточно, чтобы маркиза пришла в себя.

Однажды де Рено попытался намекнуть Мэгги, что она стала жертвой менопаузы, этой глупой фразой чуть не разрушив их отношения. Вовремя вмешался Берто, который изящно объяснил ошибку Коко, намекнув, что тот не иначе как влюбился в маркизу.

– Так влюбленный мужчина провоцирует женщину, когда у него нет никаких шансов, – сказал он Мэгги.

После Берто отвел Коко в сторону и заметил:

– Если верно то, что вы подумали, а я склонен с вами согласиться, тогда говорить правду – последнее дело. В таком случае правда – худший раздражитель.

Коко принял слова к сведению и после этого разговора принялся регулярно повторять Мэгги, что прекраснее ее финансовых дел цветет только она сама.

Той же зимой, пока Лауро закатывал один скандал за другим, Мэри с Майклом съездили на Рождество в круиз по Карибскому морю, затем провели неделю в Нью-Йорке, где их навестил Берто, а потом вернулись домой. К этому моменту маркиз начал испытывать серьезные сомнения в честности Коко де Рено, Мэгги же его безоговорочно защищала. Теперь Коко изводил Мэгги просьбами заказать портрет у его приятеля – молодого художника.

И все это время Мэгги не оставляла мысли выселить Хьюберта из дома. Но Хьюберт оставался неуязвим. Хотя в последнее время и он слишком часто повторял фразу «эпохи умирают». Последний раз ее спровоцировала газета от пятнадцатого февраля, где Мэлиндейн прочел некрологи на П.Г. Вудхауза и Джулиан Хаксли. «Кончина эпохи!» – хором заключили газетчики.

Этот солнечный майский денек оказался особенным, единственным днем в году, когда цепи прежних случайностей разрываются и под весенним солнцем появляются ростки недозревшего кризиса. Пока Мэгги и Мэри беспечно загорали, на первом этаже виллы тучи вероятностей сгущались в то, чему предстояло стать реальностью.

– Надо будет поскорее вернуться в Неми, – говорила Мэгги, – и наконец выставить Хьюберта из моего дома. Церковь будет на моей стороне. Эта его новая секта – чистой воды богохульство. Его необходимо разоблачить, ведь он настоящий самозванец!

– А я бы с удовольствием сходила на одно из его собраний, – произнесла Мэри. – Только вряд ли мне удастся пройти незамеченной. Знаешь, Летиция Бернардини рассказывала, что его службы чарующе, волшебно красивы.

– Может, нам обеим удастся замаскироваться?

– Хьюберт наверняка нас раскусит. Он очень проницательный.

– Так бы и убила его, честное слово, – ответила Мэгги. – И дело не только в доме. Сама понимаешь, я не выношу, когда меня обводят вокруг пальца.

– Да, к тому же он тебе даже любовником не был, – кивнула Мэри, тем самым подстрекая Мэгги на дальнейшие рассуждения. Разговоры о Хьюберте давно стали одним из ее любимейших развлечений.

– Он бы не знал, что делать с женщиной, – буркнула Мэгги.

К ужину обещали приехать двенадцать гостей. Включая ее, Майкла с Мэри и Берто, получалось шестнадцать. Гости приезжали почти каждый вечер – это были ее новые друзья, старые друзья из Америки, старые и новые друзья Берто. Мэгги позировала художнику, приятелю де Рено, затем ее сменила Мэри.

– Он обеих нарисовал не в фокусе, – высказался потом Берто.

В мире, где события сменяли одно другое, лишь Хьюберт оставался постоянной величиной. Мэгги и сама не понимала, насколько она была ему за это благодарна.

Вилла Берто была построена знаменитым архитектором Андреа Палладио. Здание фотографировали с начала эры фотографии, а до того рисовали, скрупулезно описывали снаружи и изнутри, в прозе и в стихах. Виллу изучали ученые, на нее молились архитекторы. Вилла Туллио и в самом деле была красива. Меньшая, чем виллы Фоскари, Эмо, Сарего, Д'Эсте, Барбаро и Капра, она, казалось, соединила в себе все достижения классической архитектуры. В ней царила волшебная атмосфера завершенности и покоя. Это был загородный дом, стоявший на былых сельских угодьях старого рода Туллио. Сейчас, когда подробнейший план дома во всех деталях был известен миру – его вкупе с фотографиями фасада и внутреннего убранства уже не один век публиковали в альбомах и трактатах по архитектуре, – для грабителей вроде бы имело мало смысла посылать людей на разведку. Однако они так не думали.

В десять минут пополудни к вилле подъехал спортивный автомобиль с двумя модно одетыми молодыми людьми. Из библиотеки на балкон, укрывшийся в тени великолепного фронтона, вышел угрюмый Берто. Приехавших он не узнал. К обеду было еще рано – значит, это не друзья Мэгги. Вероятнее всего, очередные зеваки приехали посмотреть дом. Обычно Берто мало заботился о туристах. В сторожке у ворот не было привратника. Когда сам Берто отсутствовал, приемом туристов занимался старик дворецкий Гильоме, чье шестое чувство безошибочно подсказывало, кому показывать дом, а кого отослать прочь. Дней для посещений, как в других, более знаменитых творениях Палладио, не было. Чаще всего просьбы посетить виллу приходили заранее в письменной форме. Иногда любопытствующие запасались рекомендациями друзей или бумагами из университетов. То, что Берто ничего в доме не перестраивал, было общеизвестно. С шестнадцатого века на вилле изменились только система канализации и интерьер.

Берто, гордый своей жемчужиной архитектуры, настолько возжелал, чтобы это оказались туристы, что с первого взгляда наделил прибывших всевозможными добродетелями. Высокий седой мужчина и его молодой спутник, одетые в светлые брюки и выглаженные рубашки, с должной Для непрошеных гостей скромностью поднялись по мраморным ступеням и скрылись из поля зрения Берто, который с нетерпением ожидал звонка в дверь.