– Дождь не пойдет! – отрезал Хьюберт.
В последний день Паулина съездила в Рим, чтобы подстричься и купить удивительный наряд, в который она и облачилась теперь, когда первые ласточки уже начали собираться. Увидев ее, Хьюберт воскликнул: «Не смейте в этом показываться!» – однако было уже слишком поздно. Это был брючный костюм цвета хаки с четырьмя карманами и позолоченными пуговицами на пиджаке. Штаны-галифе Паулина заправила в высокие матерчатые ботинки, а поверх коротких кудряшек, чтобы завершить образ охотницы, водрузила соломенную треуголку.
– Почему? – спросила она у Хьюберта, который дожидался под навесом, облаченный в церемониальное одеяние.
– В вашем наряде нет ни гармонии, ни смысла! Вы похожи не то на коменданта концлагеря, не то на экспонат из лондонского борделя!
– Он символизирует охоту, – возразила Паулина. – Ведь Диана – охотница?
– Ее всегда изображают в тунике, – зашипел Хьюберт, – и с колчаном стрел.
Было жарко, и тяжелое одеяние не улучшало его настроения.
– Но не носить же мне тунику, у меня фигура неподходящая!
– Фигура у нее!… – не выдержал Хьюберт. – Если вы считаете, что к вашим коровьим ляжкам подходит это уродство…
Паулина расплакалась и вытащила из поясной сумки красный носовой платок в белый горошек, судя по всему, созданный богами исключительно для того, чтобы довести Хьюберта до бешенства. Из дома выбежал Вальтер и замер в немом изумлении. Он уже не раз был свидетелем подобных сцен, однако прежде не видел ни Хьюберта в церемониальном облачении, ни Паулины в ее сногсшибательном костюме.
Хьюберт, находившийся рядом с приготовленным троном, долго и с тщанием выбирал позу, в которой сейчас находился, и не хотел портить эффекта. Он стоял с поднятой рукой, приготовившись благословлять первых гостей, машины которых, судя по шуму, остановились у ворот. Это не мешало ему изрыгать проклятия:
– У этой женщины никакой торговой сметки! Скажите, чтобы она избавилась от этого омерзительного одеяния! Та, которая должна быть верховной жрицей, нарядилась как на детский утренник! Кот в сапогах! Вы забываете, что я работал в театре и у меня был огромный успех! Я сам ставил «Се soir, mon frиre», и костюмы подбирал тоже я!
Вальтер, который так ничего и не понял, спросил у Паулины:
– О чем он разоряется?
– Я должна носить что-то, символизирующее мое положение в Братстве! – всхлипнула Паулина из-за красного носового платка. – Иначе никто не обратит на меня внимания. Я совсем забегалась за десять дней подготовки! Разъезды, звонки, напитки, парикмахер, бутерброды… Костюм надо было подогнать по фигуре… И я не говорю уже о списках дел, которые надо было печатать!
– Ты уверена, что не хочешь снять шляпу и переобуться? – предложил Вальтер, стараясь перекричать Хьюберта, у которого еще не иссяк запас ругательств. – Будет очень жарко. Выглядит-то неплохо…
– Вот они, – перебила его Паулина, когда из-за угла показалась первая группа людей. – Я на посту.
Она размашистым шагом подошла к калитке, перегородившей тропинку, распахнула ее и принялась приветствовать гостей.
Кто-то пришел из любопытства, кому-то было все равно куда идти, а несколько местных крестьян и торговцев, недавно принятых в Братство, пришли, потому что им нравилась экзотическая атмосфера.
Перед алтарем, за которым стоял Хьюберт, Паулина разместила скамейки. Она внимательно вглядывалась в каждого припухшими красными глазами, приветствовала со злобной улыбкой и указывала на места.
– Паулина, – поздоровался с ней отец Катберт, – у вас очень спортивный вид.
Паулина махнула рукой, чтобы он не задерживал движение, а Вальтер нервно улыбнулся из-за ее плеча. Катберт, как всегда в компании Джерарда Харви, двинулся к скамейке.
Одна местная торговка шепнула другой:
– Эти иезуиты ни одного собрания не пропускают.
– И всегда ходят парой.
– Как карабинеры, – вмешалась третья. – Один умеет читать, а второй – писать. – Смех трещал как огонь в траве, пока Паулина не шикнула на торговок.
К четырем часам все расселись, и Паулина заперла калитку. Она конфисковала у Петиции кинокамеру, которую та принесла, чтобы Пьетро снял фильм. Летиция разозлилась, но не стала связываться с предводительницей в треуголке. Сын Берто, Пино, тоже приехал. Его на встречах особенно привлекало ощущение вражды между Мэгги и Хьюбертом.
Не так давно приятель Петиции, психиатр Марино Весперелли, тот, которого она пару лет назад притащила на званый обед с Мэгги, обнаружил в центральной психиатрической больнице Рима пациента из Швеции. У пациента не было родственников, о нем никто не беспокоился, но он явно излечился от наркомании (из-за пристрастия к наркотикам швед и попал два года назад в больницу). Поговорив с пациентом, Марино узнал, что тот когда-то работал секретарем у Хьюберта. Таким образом, не без помощи Летиции, Курта благополучно доставили к Хьюберту, который пришел в ужас, но не решился возражать. К тому же на сторону бывшего наркомана встала Паулина. Таким образом Курт сделался членом Братства. Он спал до обеда и часто уезжал на машине, которую ему одолжила Летиция. Хьюберт периодически обыскивал его комнату, но не находил ни следов наркотиков, ни шприцев. Поэтому Курт, которого можно было обвинить разве что в лени,
оставался в доме и помогал организовывать собрание в заросшем саду.
Силами Паулины вернулись и две другие заблудшие овцы, Дамиан Рансивелл и Иан Маккей. Они ничуть не изменились и немало обрадовались возможности вернуться в идиллическое лето семьдесят второго года, когда они только и знали, что спать друг с другом, валяться на солнце, носить невообразимые украшения и готовить диковинные блюда. Паулине не раз приходилось выслушивать ностальгические воспоминания Хьюберта о чудесных временах, когда она у него еще не работала, Мэгги не вышла замуж и не испортилось все. Как верная пастушья собака Паулина собрала трех секретарей вместе и радостно пригнала их к Хьюберту. Впрочем, в эти новые дни процветания ему и не такое приходилось терпеть.
– Я бы и Лауро привела, если бы это было возможно, – заверила Паулина.
– Не сомневаюсь, – ответил Хьюберт.
– Я просто хотела доставить вам радость.
– Важны не действия, а мысли, мисс Фин. Да восславится Диана.
– Вы не рады видеть старых друзей? Вы всегда с таким удовольствием вспоминаете то лето, когда они на вас работали. Теперь все можно начать заново. Вот только нет Лауро. Жаль, что с ним так вышло. Знаете, он совсем переметнулся на сторону Редклифов, он теперь деньги зарабатывает. И к тому же женился.
Хьюберт вышвырнул бы всех секретарей в тот же вечер, если бы Паулина не знала слишком, слишком много. И вот они в заросшем саду, в толпе избранных.
Пока все рассаживались, Хьюберт благосклонно улыбался. Примерно тридцать человек. Паулина вконец выжила из ума. Что это за тайная встреча из тридцати человек? От кого можно сохранить такую тайну?
Он решил изменить план собрания и воздержаться от разговоров о том, что может показаться предосудительным светским или духовным властям. Было несложно заменить обсуждение таких вопросов, как сбор пожертвований и миссионерская деятельность для привлечения в Братство последователей из других стран, на пышную церемонию. Это послужит той же цели, если в нее вставить пару осторожных слов о харизматических чертах его древней религии.
– Я прямой потомок богини Дианы, – объявил он, – Дианы Немийской, лесной Дианы, и косвенным образом ее брата Аполлона.
Сидевшие поодаль от собравшихся двое иезуитов харизматически улыбались во все стороны. Они потеснились, чтобы мог присесть опоздавший, которого Паулина поместила рядом. Еще один наблюдатель, решил Хьюберт. Сколько нужно сторонних наблюдателей, чтобы сделать тайную встречу по-настоящему тайной? Он бросил яростный взгляд на Паулину, которая с вызовом посмотрела из-под идиотской треуголки. Очевидно, она еще не успокоилась после ссоры. Да, так и есть, с отвращением подумал Хьюберт, глядя, как секретарша распоряжается, пересаживает собравшихся туда-сюда, прокладывая дорогу страшенными ботинками. Хьюберт глубоко вздохнул и заметил, что в руке, которой Паулина указывала на свободные места, появилась черная книга, очень похожая на Библию. Зачем она ей понадобилась? Впрочем, отняла же она у кого-то кинокамеру, могла и книжку отнять. Выскочка несчастная.