«Он добился большого прогресса, да».
— Я уверен, что да, — сказал Кэрью, — но как бы он ни старался, сколько бы вы для него ни делали, он никогда не сможет вернуть все полностью. Он?"
Сара Леонард наблюдала за ним, Кэрью шел по улице, не то чтобы торопясь, но постепенно удлиняя шаг, шагая вперед, показывая свои шаги.
Сорок четыре
— Где Кэлвин?
Резник оторвался от смены ленты. — Его допрашивают следователи.
"Обо мне?"
— Не напрямую, нет.
"Я хочу увидеть его."
"После."
"После чего?"
Резник одновременно нажал запись и паузу. «Я думаю, то, что вы собирались рассказать нам, было связано с судебным иском, почему вы не продолжили».
Синяя униформа Сары Леонард свисала с ручки двери ванной, шариковые ручки торчали из нагрудных карманов, одна сторона была придавлена стетоскопом, записная книжка, ее часы все еще были приколоты спереди, под ее значком.
Сара встала на колени в ванне, направив воду из смесителя на лицо и волосы. Она думала о Тиме Флетчере, о том, как легко с ним говорить, как он мог бы показаться ей привлекательным, если бы он был немного выше. Бог! Сара рассмеялась сквозь брызги воды. Хотя бы ради тела Иэна Кэрью, личности Тима Флетчера, его разума. Она крепко закрыла глаза и поднесла душевую розу ближе к лицу.
«Вы не можете сказать мне, что этот человек сделал то, что он сделал, из-за чего-то другого, кроме чувства вины. Это уже случилось, когда он однажды руководил этими машинами. И его вина в этом была доказана. Зачем еще платить все эти деньги во внесудебном порядке? Он знал, Имри, он знал, что это его ответственность, как и то, что случилось со мной, и он не мог жить с этим не лучше, чем я. Вот только он на самом деле не знал боли, он не чувствовал боли, он просто знал, что причинил ее, и именно поэтому он проглотил все эти таблетки, а затем провел бритвой по запястьям, потому что не хотел ничего принимать. больше шансов. Рискнуть, что что-то пойдет не так, не тогда, когда он имел дело с собственной жизнью. Нет."
Риджмаунт облизал нижнюю губу языком; Резник сделал знак Пателю, который налил еще немного воды и оставил ее в пределах досягаемости правой руки Риджмаунта.
«Я думал, что это какой-то знак. Я думал, что это означает, что человек взял всю вину на себя, и теперь все кончится. За исключением того, что сны никогда не покидали меня, и я никогда не мог вернуться к нормальному сну, как все остальные, и все, что у меня осталось, это моя жена и моя маленькая девочка. Так что я знал… — глядя на Резника, вглядываясь в его лицо, — я знал, что это еще не конец. Я знал, что должно быть что-то еще.
«Понимаете, было бы лучше, если бы они убили меня там, на операционном столе, если бы они убили меня мертвым, потому что то, чем я был, то, чем я стал, было хуже, чем быть мертвым. Но Бог оставил меня в живых, и я должен был найти способ справиться с этим, и я знал, что не могу обернуться и сделать то, что сделал тот человек, и покончить с собой, не после того, как Бог послал меня через тот огонь и принес меня с другой стороны».
«Я думал, все они виноваты. То, что они должны сделать, это принять их вину «.
«И я ждал, а между тем боли в голове усиливались, и все же они ничего не делали, так что мало-помалу я взял на себя задачу узнать, где они, что они делают, и все они, большинство из них, несли как прежде, как будто ничего и не было. И я продолжал наблюдать за ними, за теми, кто был со мной во время моей операции, я наблюдал за ними и ждал, что что-то подскажет мне, что я могу сделать, чтобы, наконец, облегчить мою боль».
«Мы с Кэлвином жили так, как могли, и все это время я ждал какого-то знака».
Сара смотрела на кастрюлю, ожидая, пока кипящее молоко не закипит почти до краев, прежде чем сбить его с газа и налить в кружку, ложкой насыпав три чайные ложки горячего шоколада с горкой и сильно размешав. По пути к раковине она слизнула кусочки темного шоколада с ложки, прежде чем бросить ее в миску. Она взяла свою книгу и понесла книгу и шоколад в спальню. Она только укладывалась в постель, размышляя, сможет ли она дочитать до конца главу, прежде чем уснуть, когда услышала, как разбивается стекло.