Сдвинули столы, расселись на лавках. Гоги пустил движок, ужинаем с электричеством.
Бабка Варвара разливает борщ, жидкий и бездушный. Только немцам заправляет его сметаной. Игорь Леонидович выложил на стол несколько помидоров, угощает:
— Алма-атинские…
Моя порезанная нога — предмет разговоров. Каждый даёт совет. Я вызвала общее сочувствие.
— Клотильда Павловна, расщедрились бы на спиртик. Случай подходящий, нас столько собралось… — говорит Юра-младший.
— Вы же знаете наши запасы, не хватит для работы, — отвечает она сухо.
— Ну, а если начальство прикажет? Курт, Отто, как вы на это смотрите, шнапс тринк? — шутит он.
Немцы бесстрастно едят борщ.
— Начальство приказать не может, — отвечает Юра-начальник. — Реактивы не в моём ведении.
Грузинская душа Гоги не выдерживает. Он исчезает и возвращается с двумя пол-литрами и домашним сыром.
Водку разливает в стаканы. Мы с Клотильдой отказываемся, да и Гоги почти не пьёт. Шофёру наливают полный стакан, он мрачно выпивает и уходит. Завтра ему чуть свет обратно. Оба Юры на несколько дней уезжают вместе с ним, на базу. У них отгул.
— Ну и слава богу, — говорит Клотильда.
Хоть водки досталось и понемногу, но все повеселели.
Юра-начальник приносит сало, ловко нарезает его походным ножом тонкими прозрачными ломтями. Сало пожелтело и не вызывает у меня аппетита, а немцы уплетают.
— Начальство разгулялось, — шепчет мне Клотильда. — Сало он хранит в сейфе, только для маршрутов. Наши геологи страшно скупой народ. В поле экономят каждую копейку, для жён, — неприязненно говорит она. — Понимаете теперь, почему у нас такой жалкий рацион?
Бабка Варвара подкладывает немцам в миски тушёнку с макаронами, явно обделяя всех остальных.
— Ешьте, ешьте. Главное, чтобы были сыты, — обращается она к ним.
Гоги перехватывает мой взгляд.
— Большую политику делает бабка.
— Очень благодарю, бабуся, — говорит Отто.
Он страшно чёрен для немца, брови — сплошной чертой, как у черкеса.
Разговор идёт на общие темы. Юра-младший раскраснелся, всех перебивает, ему хочется блеснуть эрудицией, и он бросается от музыки к наполеоновским войнам. Ои развалился на скамейке, почти лежит, рассуждает. Клотильда наблюдает за ним с иронией.
— Чрезмерно возбуждён, дорвался до общества, — шепчет она мне.
В общем, славная баба…
Игорь Леонидович покидает нас, устал от пути и тряски. Немцы продолжают сидеть за столом с потрясающей выправкой и каменно молчат. Юра-начальник тоже неразговорчив и почти не улыбается. Он собирает документы, оставляет немцам на завтра задание на два маршрута, старшим назначает Курта.
Попили чай и все расходимся.
Опять залаяла проклятая собачонка и не даёт мне уснуть всю ночь.
Шумит, шумит Псузаапсе.
Просыпаюсь поздно. Клотильда не разбудила, пожалела. В лаборатории она и Игорь Леонидович. Он уселся за весы, налаживает.
— Есть успехи? — спрашиваю его.
— Пока никаких.
Клотильда делает анализы, наставила бутылок с пробами. Сегодня она какая-то другая, довольная. Не узнать.
— Очень нагревается лаборатория, — жалуется Игорь Леонидович. — Не представляю, как в ней работать в условиях песков.
— Придётся устанавливать под тент. Вот и всё, — говорит Клотильда.
— Не знаю, не знаю…
Помогаю Клотильде работать по новым методикам.
— Нас с вами приглашают завтра на пасеку. Поедем! — сообщает она заговорщически, чтобы Игорь Леонидович не слышал.
— Куда же я с ногой? Кто приглашал?
— Володя, здешний лесничий. Это совсем недалеко. Нас довезут на тракторе. Поедем? — Глаза блестят. Видно, ей очень хочется поехать. — А вечером будем работать хоть до утра, даже лучше, прохладней. Хорошо?
— Поедем, — соглашаюсь я.
Мы задерживаемся опять допоздна и уходим все вместе.
По дороге Игорь Леонидович рассказывает про немцев:
— Приглашают завтра в маршрут, к водопаду. Говорят, очень красиво.
— Непременно идите. Если бы не нога, я бы обязательно пошла, — уговариваю его и думаю: «Очень хорошо, если он пойдёт, будет удобно и нам удрать на пасеку».
— Конечно, идите. Хорошие ребята. Эти немцы мне больше нравятся, чем наши Юры, — подхватывает Клотильда.
— И всё-таки для меня есть что-то чуждое в них, — говорит он. — Жалуются, что на практику их только на Кавказ пускают, а в Среднюю Азию — нет. Я вот всё думаю, если вдруг война…
— А вы не думайте. Учитесь у бабки Варвары, — говорит Клотильда.
Встали рано. Пьём чай, собираемся в лабораторию.
Игорь Леонидович внял нашим уговорам, ушёл на рассвете в маршрут. У Клотильды настроение приподнятое. Перед зеркальцем подчёсывает брови, красит губы.
— Всё невестишься… А срок-то твой давно вышел, — говорит бабка Варвара.
— Разве срок когда-нибудь выходит… — урезониваю её я.
— Может, и твоя правда, кто его знает, — соглашается бабка.
В лаборатории что-то делаем, но, в основном, поджидаем трактор.
Клотильда сполоснула пол-литровую бутылку, наливает спирт:
— Возьмём чекушку, угостим их.
(О, женщины! Вспоминаю холодный отказ в спирте Юре-младшему.)
Загромыхал трактор — заулыбалась, торопит:
— Пошли, пошли.
Володя и Клотильда усаживают меня рядом с трактористом. Моя нога — мой постоянный козырь. А им приходится стоять сзади.
Трактор ревёт, швыряет нас то вверх, то вниз, мы в шторме земли и камня.
Володя обнял Клотильду, держит, чтобы она не выскочила. Славный парень, естественный, ничего не строит из себя и не дурён собой.
Вид у Клотильды сияющий.
В общем, как мало нам, женщинам, надо!
Трактор накреняется так, что мы висим в воздухе, вот-вот перевернёмся. Сердце замирает. Но гусеницы прочно сцепились с землёй.
Заросли груши, чащоба, первозданность, спуск. Опять пересекаем Псузаапсе. Подъём, опять каштановый лес. Стоп. Приехали. Пасека.
— Так вы действительно хотите поработать или так?.. — спрашивает Володя.
— Да, да, конечно, хотим, полный трудовой день.
— Ну, смотрите, — говорит он, — не заплачете? Матвеич, а ну встречай рабсилу!
Одутловатый низенький Матвеич в широкополой полотняной шляпе страшно похож на гриб-шлюпик.
— Чи работать, чи мешать? — спрашивает он.
— Приехали вам помогать, — говорит Клотильда.
— Ну тогда здравствуйте, если не шутите. Мёд резать будете?
Несколько мужчин на пасеке окуривают улья. Над каждым ульём чёрное облако пчёл.
— Вы им хоть маски дайте, их же искусают, — волнуется Володя.
— Не болтай, чего не знаешь. Если пчелу не трогать, никогда не укусит. Зачем им маски, — укус, он даже пользительный.
Мы заходим в домик. Душный запах мёда, окна закрыты, жужжат пчёлы. Соты с мёдом на лавках и столах. Их отжимает на центрифуге парень в тельняшке, крутит её вручную. Рыжая струя мёда стекает в ведро.
— Берите ножи. Вот кипяток, кунайте. Разогреется нож — режьте соты. Чтобы рамки не нарушать. Мёд сюда ложите, — объясняет Матвеич, — а рамки в ряд. Аккурат мёд снимем, их обратно в улей будем ставить. Мёд пробуйте, — угощает он. — Только он горький, потому не цветочный, а каштановый. Цветочный — тот много слаще и душистый.
Мы надеваем халаты и принимаемся за работу.
Вначале дело не идёт, но постепенно мы осваиваем технику резания и входим во вкус и азарт.
Пчёлы облепили мне лицо и шею. Но слушаюсь совета Матвеича, не отгоняю их, не делаю резких движений, и они не кусают. Даже приятно их нежное щекотание, они слетают с моих щёк и, опять усевшись, шевелятся. А Клотильду они раздражают, и она надела маску.
Мы соревнуемся в резании мёда. Нам то и дело подносят с пчельни новые рамки. Работа спорится. Тёплый нож мягко срезает воск.
Удивительно держать в руках это чудо, налитое мёдом, тяжёлое трёхмерное кружево сот.
Мне становятся всё более приятны прикосновения пчёл, шевеление их на моих губах и щеках. Может быть, они ищут общения? Хотят научить, рассказать, поделиться, пытаются найти способ сигнализации?.. Но я, но мы — мы ничего не понимаем, не хотим понять, хоть и умеем хорошо их эксплуатировать, и они сердятся и жалят…