– Дима, как думаешь, почему в вашем 1918 году началась Гражданская война? После триумфального шествия Советской Власти. После мирного договора с Германией? После совсем бескровного переворота? Ещё до реквизиций, конфискаций и национализаций? Вся громадная страна, разом, как с цепи сорвалась…
– Мне не докладывали! В школе сказали, что был красный террор и белый террор, вот и завертелось…
– То есть, всё случилось неожиданно? Ещё весной-летом сами природные Великие Князья, с красными революционными бантами, по улицам ходили, Керенский на митингах аншлаги собирал. А тут вдруг бойня?
– Ну, примерно так и было. Так ведь красные сами спровоцировали! – подобралась, прищурилась…
– Как спровоцировали? Чем спровоцировали? Кого спровоцировали? По всей стране сразу? – достала!
– Ну, заключили Брестский мир, армию распустили. И разбежалась она, мужики поехали домой землю делить. С винтовками… – черт, я никогда, с такой точки зрения, на давнюю заваруху не смотрел. А теперь, ощутил, теплую рубчатую рукоятку Нагана в руке, и я возвращаюсь… со службы домой. А у подъезда, на лавке, Колян, со своей кодлой. А у меня – 'Наган', уже взведенный… – Черт! – да я же его убил бы! Хотя… вспомнил, как реально Коляна увидел после двух лет отлучки. Уже весь желтый и лоб в морщинах… Не-а-а, не убил бы, пожалел. Но… здороваться бы не стал. Проклятье! А Колян бы, такое, наверняка не простил!
– Представил? – ни смешинки в глазах не осталось, словно иголками впилась, – Догадался? Человек без ружья и человек с ружьем – два разных человека. А человек, привыкший к оружию, как к части тела…
– С теми, кто обижал его в мирное время, как раньше жить уже не сможет… Особенно, если оружие не отняли. Нет, подожди, но тогда полыхнуть должно было сразу? А не с задержкой в несколько месяцев? Ведь красный террор… – напряглась, рот приоткрыла, каждое слово ловит, – Разве, белый террор начался раньше?
– Ранговый голод сильнее страха смерти, – припечатала, – Баре, ни терпеть чужое равноправие, ни жить среди вооруженного народа, не захотели. Не смогли! Когда они вдруг осознали, что ни кланяться, ни ломать шапки, ни считаться с их привилегиями в России никогда больше не собираются… Ой! Возник мгновенный взрыв безумной ненависти! Считай, на пустом месте. Как раз от понимания бесповоротности метаморфозы. Недавно, вчера, вокруг одно быдло, а тут вдруг вокруг – граждане. Равноправие… Спасите! И во Франции, – поправилась, – В вашей. Такое было. И в Англии, и в Германии. А у нас – везде. То же самое. То и дело…
– И со мной такое может случиться? – хм, похоже, уже случилось, – Со стороны виднее? – кивает.
– Случилось! Человек – существо обучаемое. И дрессируемое. Хотя это называют воспитанием. Навык должен подкрепляться. Приносить пользу, удовольствие. Тогда к нему тянет, – хихикнула, грустно, – Власть – сласть! Кто хоть раз командовал, подчиняться не рвется. Кто был господином – рабом уж быть не желает. Скорее умрет! Зато, каждый раб хочет быть хоть чуть господином. Равноправие для него – ступенька вверх.
– Угу… А для господина – провал под плинтус, – чего там, сразу вспоминаем старого доброго мистера Твистера, в бессильной ярости бегущего из гостиницы, где в номере рядом поселили негра. 'Не забуду, не прощу!' Да, Колян бы не потерпел! Ясненько, какие переживания толкнули будущих белых начать бойню.
Грузят меня, ой грузят! Да пускай. Я когда сытый – добрый. Даже ленивый. Э-э-э! Спать повременим. Не потому, что ведро с водой на полу, до сих пор стоит и ждет. Меня мысль озарила. Подозрительная…
– Аня, погоди. Вы только про особенных людей заливали, которые только и способны тут прижиться. А теперь выходит – их сделать можно? Чего ж, тогда, в 1917-м не сделали? А вы сами, если народа мало?
– Ну, можно, – чего грустно-то так отвечает? – Ну и сделали, – пауза, – Ваши, в 1917 году. А вышло, как с ручным медведем. По-людски жить заставили, а удовольствия ноль. Среди людей косолапому тошно. Он-то 'в люди' лез не просто так, тайно надеясь, стать 'царем зверей'… Не на 'все равны'. Прикинь облом!
– Ы-ы-ы-ы… Переведи на человеческий язык! С барами понятно, а мужики чем провинились? Что они хотели, то и получили… Свободу, равенство и братство! Не так? – крутит головой так, аж волосы веером…
– Дим, природа, она своё требует. Полное равенство живой натуре противно. На птицефабрике же был, цыплячьи драки видел? Маленькие, желтенькие, пушистенькие, всего вволю, а каково бьются зло – упорно, насмерть! – и это они про меня знают… 'Мы все под колпаком у Мюллера!' В натуре… Хорошо, отвечу.