– Твоя мать, должно быть, счастлива, раскладывая наши вещи в новой квартире.
– Наверное.
Ответ Алена прозвучал не совсем утвердительно. В глубине души ему это было неинтересно. Утром в комнатах еще лежали тюки с бельем и различными предметами.
Нужно было, чтобы каждая вещь заняла, свое место, чтобы у людей появились новые жесты, чтобы они привыкли к новому освещению, к новым звукам, к иной обстановке.
– А твои товарищи рассказывают тебе, чем они собираются заниматься позднее?
– Некоторые – да. Но таких мало.
– Они не знают?
– Есть и такие, кто знает. Те, кто пойдут по стопам отцов.
– А остальные?
– Я знаю одного, который хочет стать химиком.
– А ты?
– Когда придет время, будет видно.
Ален лениво следил за движением на автостраде, которое ему было знакомо, так как случалось, они ездили по воскресеньям в парк Фонтенбло.
Была ли эта его отрешенность чем-то возрастным или же обуславливалась его характером, врожденным равнодушием ко всему, что его окружало?
Въехав в Клерви, они увидели детей, игравших на новехоньких улицах, где совсем юные деревца клонились по воле легкого ветерка. Мимо пролетали самолеты, почти стрелой взмывая в безоблачную высь.
Старик с трубой и с красноватыми глазами сидел на своем месте, в окне, как неодушевленный предмет, являющийся частью городского пейзажа. Похоже, он ничего не видел. Был ли он слеп? Может, его сажали на это место определенное число раз в день, чтобы он подышал свежим воздухом?
Почти все окна были распахнуты, и из них доносились музыка, голоса, перечислявшие по радио новости, в буквальном смысле слова кудахтала чья-то разгневанная мать, и на мгновение в окне мелькнули ее растрепанные волосы. Звук пощечины поставил точку в ее речи, и, как бы уже успокоившись, тот же голос подытожил:
– Ты получил по заслугам!
Он взглянул на сына. Тот, ни разу в жизни не получивший пощечины, и бровью не повел, не стал возмущаться, не выказывал никакой жалости к ребенку.
– Мне нравится этот вход.
С этими словами Жовис прошел в двойную стеклянную дверь, как те, что на площади Бастилии, только в отличие от них здесь двери не открывались автоматически.
Они попали в холл, вымощенный мраморными плитами. Консьержа здесь не держали. Одну из стен украшали три ряда почтовых ящиков с указанием фамилий жильцов и номеров квартир. Над каждым ящиком, возле отверстия диаметром три-четыре сантиметра, покрытого никелированной сеткой, – кнопка звонка.
– Позвоним?
Это забавляло Эмиля, но не Алена. Он нажимает на кнопку. Немного спустя раздается гул, затем голос, принадлежащий Бланш.
– Я видела машину, – говорит она. – Я знаю, что это вы.
– Узнаешь мой голос?
– Конечно.
– Что на ужин?
– Ракушки Сен-Жак.
– Мы поднимаемся.
Лифт двигается мягко и быстро и не дрожит, как в большинстве парижских домов. На улице Фран-Буржуа,
Где они жили на четвертом этаже, не имелось лифта, лестница была темная, вечно грязная, и на каждой лестничной площадке пахло по-своему.
Он поцеловал жену в лоб, снял пиджак, сел за стол, Мадлен между тем швырнул свой портфель через общую комнату. Тюков в углах больше не было. Мебель слегка поменяла свои места, а на стенах висели литографии.
– Так хорошо? Я не знала, куда деть «Аустерлицкое сражение». В конце концов решила, что тебе захочется иметь его в нашей комнате.
Он предпочел не говорить ей, что нужно будет все поменять, начиная с мебели, которая покупалась ими от случая к случаю, большей частью у старьевщиков или на распродажах. Она была разнородной, чересчур тяжелой, чересчур темной для современной квартиры, а литографии были усеяны желтыми либо коричневыми точками.
Он знал, что ему хочется купить: скандинавскую мебель светлого дерева, с простыми линиями. Они поговорит об этом позднее, когда Бланш и Ален пообживутся в Клерви.
– Телемастер приходил?
– Да. Телевизор работает, только вот когда самолет пролетает слишком низко, изображение начинает прыгать.
– На улице Фран-Буржуа помехи возникали всякий раз, как только под окнами заводили мотоцикл или мопед.
– Он не мог допустить, чтобы при нем ругали его
квартиру, старался во что бы то ни стало выглядеть бодрым и веселым, даже если эта веселость становилась деланной.
– Да, кстати, я виделась с женой управляющего, мадам Лемарк.
– Она нанесла тебе визит?
Управляющий жил в доме напротив, в Глициниях, ибо каждый квартал носил вместо номера название цветка. Они вот жили в Примулах.
– Ну и как она тебе?