Старик закашлялся и со злостью швырнул в костёр коротенький окурок.
— В конце тридцатых церковь закрыли, колокольню и монастырь развалили, монахов разогнали кого куда. Постаревшему, но ещё крепкому Отцу Кириллу, пришили четыре пятилетки по 58-ой и перевезли в расположенный поблизости лагерь, где он и пропал бесследно. И уж не знаю, то ли по совпадению случайному, то ли по злому умыслу судьбы, но на том самом месте перед монастырской кухней, где священник учил зэка курить, установили гипсовый памятник — Сталин сидит на скамейке. Облокотившись на спинку и закинув ногу на ногу, он курит трубку…
* * *Вспугнув стальным скрежетом в уснувшее эхо, состав тронулся с места. Солнце спряталось за сопками, прихватив с собой короткий светлый день. На остывшую землю бесшумно падал пушистый снег. Чувствовалось, что там, за тонкой стеной «Столыпина», очень холодно. «Перегон» мерно дребезжа рессорами, нагонял сон на утомлённых бездельем зэков. Разбавляя однообразный заоконный ландшафт, вдоль полотна железной дороги изредка мелькали будки стрелочников.
Саша сидел за столом напротив Мамонта, в кухонном отсеке. В алюминиевой тарелке на столе лежала остывшая картошка в мундире и несколько кусочков солонины. Рядом с тарелкой, покачивался воткнутый в деревянную столешницу кнопарь с цветной, наборной ручкой.
— Ну и гадость это ромашковый компот, — вор поморщился и отодвинул от себя кружку, — последний раз я встречался с Костей, за два месяца до твоего рождения… Я как раз откинулся и вернулся Ленинград. Пока меня не было, наш дом на Чёрной Речке снесли, в справке дали новый Танин адрес. У меня кроме вас никого нет… Только она… И ты…
Они выросли в большой коммунальной квартире. Все трое росли без отцов, матери дружили, вместе работали, помогали друг дружке чем могли. С раннего детства они были вместе, Аркадий и Татьяна одногодки, Костик на два года младше. В какой-то момент к концу школы Аркадий отдалился, у него появилась своя компания, он стал редко бывать дома, потом совсем исчез. Вернулся через три года, с золотой фиксой и наколкой на пальце. Костя в это время уже учился в Нахимовском, Таня работала в типографии. Собрались вместе дома, Таня накрыла стол, Аркадий принёс водку. Они больше молчали чем говорили, мужчины курили у открытого окна, потом немного оживились, вспоминали детство — единственное, что у них было общее. Таня рассказывала, как хоронили мать Аркадия. Костя засобирался первым, общежитие мореходки закрывалось в девять. Таня сложила ему с собой конфеты и печенье. Они вместе провели его до автобусной остановки. Потом Аркадий ещё много пил, но так и не захмелел. Он лёг спать в маминой комнате, а проснулся у Тани. Северное солнце, неожиданно ярко сверкнув одиноким лучиком по затёртым, стенным обоям, тут же спряталось за плотные тучи. Он долго, смотрел на её спящее лицо с чуть приоткрытым ртом. Затем приподнявшись на локте поцеловал девушку в висок, глубоко вдохнул запах её волос, закрыл глаза и задержал воздух в лёгких на сколько возможно. Потом Аркадий тихо встал и ушёл.
В следующий раз Аркадий вернулся через пять лет, теперь почти все пальцы его рук, были унизаны синими перстнями татуировок. Такси быстро домчало его по адресу, полученному в горсправке. Таня открыла дверь и отшатнулась. Он вошёл, увидел острый живот, потом чёрную морскую шинель с лейтенантскими погонами на вешалке и сразу всё понял. Они вышли пройтись, ветер играл пожелтевшими листьями. Наскоро перекусив в кафе, они купили цветы и поехали на кладбище. Постояли у могил — их мамы и здесь были рядом. Потом Таня присела на скамейку, а Аркадий сходил к кладбищенским воротам, набрал там ведро воды и тщательно вымыл все три могилы.