Я не ответил.
Говорить было нечего.
То, кем были мы, тем, кем раньше был я, уже не существовало. Я умер.
Закончился. Сгорел.
— Хорошо, если ты этого хочешь, — сказала она, поднимаясь на ноги, — я ухожу, оставляю тебя в покое, но ты должен знать: я никогда не перестану беспокоиться о тебе.
Кэй пристально на меня взглянула. Чёрные, острые глаза беспокойно меня изучали, но она не получила ничего, никакого ответа, даже слабого движения руки.
— Входи, Фостер!
Громоподобный голос капитана Ченнинга оглушил, подобно взрывной волне, разрушая всё, что возникло между нами на этот момент. Я сунул сигареты в боковой карман брюк и поднялся, устремив взгляд на открытую дверь и пустоту, которая нарастала внутри меня…
Это никогда не пройдёт. Пропасть внутри не исчезнет никогда — в этом я был уверен, как и сама смерть.
— Располагайся.
Подошвы амфибий проскрипели по полу, когда я сделал несколько шагов вперёд. Комната казалась меньше, чем обычно, вызывала почти клаустрофобию. В этот офис я входил, по крайней мере, миллион раз, и с точностью помнил последовательность плиток из гипсокартона на потолке: лампа, две плитки, вентиляционное отверстие, и ещё две. Я всегда был парнем, внимательным к деталям и особенностям, даже самые незначительные или нежелательные оставляли место в моей памяти. Я подошёл к одному из двух стульев, оттащил по полу от стола, и сел. Мы находились друг напротив друга, сохраняя молчание, лишь две пары глаз изучали друг друга. В глазах капитана бурлили противоречивые чувства. За строгой неукоснительностью скрывалось сочувствие.
В моих… ничего.
Капитан Ченнинг сжал пальцы на чёрной кожаной обивке, откидываясь на спинку.
— Как дела, Фостер? — спросил он, переключая внимание на стеклянную дверь за моей спиной. Я обернулся, и десятки взглядов скрылись прочь, удивлённые. Кто-то начал возиться с телефоном, другие делали вид, что болтают между собой. Я вздохнул, наблюдая за тем маскарадным безразличием, которое больше не вызывало у меня даже злобы. Я был мужчиной, на которого смотрели с сочувствием, мусором во власти течения, кучей обломков. От старого меня остались только табличка, лежащая на столе, и выгравированный на значке номер.
— Идут… — ответил кратко.
Капитан выпрямился, и отодвинув спину от стула, поставил локти на стол, переплетая пальцы. В ожидании я внимательно посмотрел на подбородок, зажатый между сплетением тёмных фаланг и ухоженной бородой, которая поднималась к полным упругим губам.
— Полагаю, ты знаешь, почему ты здесь…
— Что вы хотите услышать в ответ?
Капитан посмотрел на меня серьёзнее, чем обычно. Жёсткие черты, квадратная челюсть подёргивалась справа, на фоне чёрного цвета выделялись бледные склеры.
— Доктор Митчелл сообщила начальнику отдела о твоём дезертирстве.
Тогда вот в чём тут дело. Меня поимела не Шторм, а эта чёртова мозгоправша.
— Лейтенант, ты не можешь поступать как хочешь. В прошлый раз мне показалось, что я ясно выразился: ещё одна хренотень, ещё одна пропущенная встреча, и ты вылетаешь.
Левое колено начало безостановочно подпрыгивать. Не отвечая, я стиснул челюсти. Я почти мог слышать скрежет коренных зубов, скользящих один о другой; трение, которое знал слишком хорошо (почти больше года, как их шлифовал).
— Ты знаешь, что я никогда не хотел заходить так далеко, ты один из моих лучших людей, Фостер.
— Вы имеете в виду, что я им был, верно?
— Начальник отдела хочет, чтобы ты отдохнул, и я тоже думаю, — так будет лучше. Уезжай на некоторое время, подальше от этого города и…
— Вы меня выгоняете, не так ли? Называйте вещи своими именами, капитан.
— Никто тебя не вышвыривает. Просто мы все хотим, чтобы ты был в норме. Ты должен взять жизнь в свои руки и вернуться к тому, каким был раньше.
— Херня! — прогремел я, вставая на ноги. — Вы знаете это, и я знаю: я никогда не вернусь к тому, кем был раньше. Никогда.
Он начал играть с толстым золотым обручальным кольцом, одетым на мизинец, и я почувствовал нарастающее чувство досады. Моя рука, сжатая в кулак, стала слишком тяжёлой; я пошевелил пальцами, чтобы возобновить кровообращение, и свободно опустил ладонь вдоль бедра. Капитан Ченнинг горестно посмотрел на меня. Этот мужчина, такой непреклонный и строгий, сжалился надо мной, над моим пустым и ничтожным существованием.
Я должен был уйти, выбраться из этой удушающей дыры.
Одним жестом я скользнул большим пальцем по расстёгнутой кобуре, вытащил Глок и положил его на стол напротив меня. В религиозной тишине я снял с держателя значок и положил рядом с пистолетом.