Сафина, чье лицо превратилось в маску отвращения при виде разрушенного трущобного города, начала отдавать приказы, от которых караван замедлился и изменил форму. Повозки квадратом, рабы в центре, женщины с длинноствольным оружием наверху, рукопашные бойцы пешком по бокам. Прямо подо мной шла женщина, которую я видел во главе атаки на падалюг. Крошечные красные индикаторы на ее цепном мече горели, как и маленький голубой огонек запала огнемета в другой ее руке. От одного только намека на бой ее плечи напряглись, а дыхание стало с шумом вырываться из ноздрей. Я решил, что с такой женщиной знаться не стоит, но когда придвинулся ближе к Сафине, уловил очень тихий, почти неслышный гул набирающего силу плазма-пистолета на ее бедре. Это было ненамного лучше.
Мы приблизились к воротам как положено, медленно, и все прожекторы на парапете светили на нас, кроме крайних, которые повернулись наружу, освещая металлические силуэты, свисающие по бокам от ворот. Я прищурился, но остальные светильники не давали разобрать, что там такое. Горели они по-прежнему ярко и сильно, и я ощутил приятное чувство профессиональной гордости.
Секунд на пять, не больше. Сафина наклонилась ко мне.
— Чего это ты там говорил насчет толп и бунтов? — спросила она, и мое сердце тревожно заколотило о ребра, когда я осознал, что она права. Стоков ради, мы же караван в четыре повозки, доверху нагруженный бочками воды, а нас с Нардо чуть не ограбили только потому, что у нас могло быть с собой питье.
Но сейчас вокруг ничего не двигалось. Открытое пространство было таким же мертвым и пустым, как разрушенные трущобы. Что произошло?
Готов поспорить, ничего хорошего. Мы уже были достаточно близко к воротам, чтобы я мог различить, что за штуки болтаются у ворот.
Клетки с трупами.
Люди Сафины точно так же понимали странность ситуации, как я, и очевидно, болезненно осознавали свою уязвимость на открытой местности, под прожекторами и прицелом кто его знает скольких пушек.
Что ж, если б не они, я бы лежал выпотрошенным где-то в грибном лесу. Поэтому я встал и вгляделся в свет над серединой ворот.
— Открывайте! Вы меня знаете, я Синден Кэсс. Я вернулся с обхода.
Хельмаврова задница, ну и глупо же это звучало.
— Меня похитили падалюги и спасло Проклятье, — я сделал жест в их сторону. — Откройте ворота.
Повисла долгая пауза. Я спросил себя, кто там за прожекторами. Наверняка ведь уже не Стальноголовые? Пожалуйста, только не Стальноголовые.
— Здорово, маленький любитель падалюг! — крикнул с укреплений хриплый голос.
Дерьмо.
— Кого вы там подобрали, бабы? Это ваша домашняя зверушка? Вынюхивает для вас отбросы, да?
С парапета послышались взрывы гогота. Я постарался говорить ровным голосом.
— Я — фонарщик Перехламка, кто бы вы там ни были. Не знаю, объяснял ли вам кто, что это значит, но должны были объяснить. Я напрямую подчиняюсь отцам города.
При этих словах кто-то усмехнулся, и тревога снова постучалась мне в ребра.
— Я вернулся после того, как на меня напали. У этих женщин вода на продажу, и у вас головы заржавели, если вы думаете, что отцы не захотят ее покупать. Открывайте ваши плевучие ворота сейчас же.
Сначала реакции не последовало. Потом, после паузы, как раз достаточно долгой, чтобы подчеркнуть, что они ради нас торопиться не будут, лязгнула и отворилась маленькая дверь, встроенная в основные ворота. Наружу расслабленной походкой вышло четверо Стальноголовых, каждого из которых подсвечивал прожектор, будто они были на сцене в одном из дорогих притонов Циклоповой площади. На их головах ярко сияли татуировки из металлических чернил, точно так же, как шипы на наручах и ошейниках и блики, слетающие с наполированных сапог. За спинами у них были пристегнуты топоры и тесаки, а в больших руках они сжимали толстоствольные стабберы, какие постоянно изрыгают фабрики дома Голиаф. Всем прочим для стрельбы из такого оружия практически необходима подставка.
Сафина и ее люди стояли в позах, одновременно тщательно просчитанных и абсолютно непринужденных. Об этом говорили углы бедер, плеч и голов, и то, как руки лежали на оружии, или как пальцы поглаживали рукоятки пушек и клинков, как ни на что не намекающее движение чисто случайно переносило вес тела на обе ноги, чтобы можно было мгновенно сорваться с места. Любой, кто видел, как две банды оценивают друг друга в городе или на любой другой нейтральной территории, знает об этих танцах, демонстративности и браваде. Я это часто видал.