Говорят, что летучие мыши поют призракам улья песни, которые могут услышать лишь мертвецы, и от этого видят глазами духов, когда летят сквозь тьму. Наверное, они кричали, взывая к помощи призраков, потому что воздух гудел от намека на звук, который едва касался слуха, и волосы на руках вставали от него торчком. А потом их призрачные песни слились в уже ощутимый визг. Мое лицо исказилось, когда шум ржавой проволокой вонзился в уши. Мне хотелось выпустить из рук металлическую решетку, прижать их к лицу, заткнуть уши пальцами, прежде чем эти скребучие голоса начнут бурить мякоть мозга.
Бегущий-Касаясь-Теней затянул противодействующую песнь крысокожих, чьи низкие, текучие слова были мне непонятны. Через визг пробивался другой слой звука — наполняющий весь мир шорох тысяч крыльев. Летучие мыши подняли ветер, наполненный мерзким, гнилостно-мускусно-сладковатым зловонием. За ними, как туман, тянутся болезнетворная пыль и паразиты, и я не сомневался, что воздух полнится ими, равно как телами и шумом. Все равно я не осмеливался пошевелиться, ведь это значило сделать себя мишенью. Если падальщица спикирует на жертву под подходящим углом, то срежет фалангу пальца и унесется прочь, даже не замедлившись, и останется зараженная рана, которая, если и не убьет, никогда не заживет полностью.
Урделл завопил. Я никогда не забуду этот звук. Мы не видели, что с ним творится в темноте, но, как я думаю, пока он пытался закутаться в плащ, под него угодила летучая мышь, оказалась в ловушке и принялась кусаться. Это был вопль не страха перед смертью, а осознания, что он уже мертв. От ужаса или по велению слепого инстинкта он побежал прочь. Мы услышали его шаги, и Бегущий-Касаясь-Теней что-то прокричал, но Урделл не услышал — может быть, он уже и не мог слышать. Раздались выстрелы — я насчитал четыре беспорядочные вспышки, со всех направлений, и все они очертили силуэт Урделла на фоне свалянного серого меха, в котором блестели глаза и зубы. При последней вспышке он упал на колени, а потом мы услышали, как он ударился о балку где-то внизу, в темноте. Больше мы его не видели.
Пронзительный вой сменил ноту, и внезапно Бегущий-Касаясь-Теней быстро, по-охотничьи припав к полу, пополз мимо, прошептав мне в ухо “за мной!” Я двинулся следом, так близко, что он чуть не пинал меня в голову всякий раз, как переставлял ноги. Черт его знает, куда мы направились, но я бы не протерпел и минуты дольше под потоком этих чудовищ. Надо было двигаться.
Крысокожий, видимо, понимал, что означают перемены в их голосах, потому что через миг он прокричал мне:
— Следуй за мной! Сначала подожди, потом следуй! Тут будет только хуже!
Казалось, что кожа вокруг ушей шевелится. Все от этих воплей. Я укусил себя за щеку, чтобы сконцентрироваться на боли вместо шума, а потом Бегущий-Касаясь-Теней вскочил на ноги быстрее, чем можно себе представить, и помчался к вертикальной опоре. Он увидел то, чего не заметил я: в краях этой двутавровой балки были грубо вытесаны опоры для рук, и вела она к ответвлению трубопровода — круглой вентиляционной трубе, у которой, благодарение духам, была открыта решетка люка…
Когда ты в опасности, найди крысокожего и действуй, как он. Им-то виднее. Я метнулся за ним, высвечивая синим фонарем безумные кадры, как в стробоскопе: летучие мыши, зубастые челюсти, торчащие из плоских уродливых морд, распростертые крылья. Одна на миг оказалась прямо перед моим лицом, а потом, не успел я заорать, с шелестом, плачем и визгом пронеслась мимо уха. Синий фонарь качнулся еще раз, осветив мышь поменьше, которая врезалась в сгиб левого локтя. Ее клыки застряли в свободной ткани моей рубахи, и я полез вверх по лестнице-балке вместе с хлопающим крыльями и лязгающим зубами комком на руке.
Еще две врезались в ноги, пока Бегущий-Касаясь-Теней вытаскивал меня через люк. Оскалившись, он схватил летучую мышь на моем локте, оторвал ее от ткани, запутавшейся в зубах, опытным движением свернул шею и вышвырнул тушку обратно в люк.
Мы лежали в трубе, переводя дух и слушая, как за стенами бушует буря из животных. Я проверил руку под порванным рукавом при свете синего фонаря и дешевой лампы накаливания, зажженной крысокожим. Кожа оказалась нетронута. Бегущий-Касаясь-Теней кивнул и пополз по трубе почти на четвереньках, согнувшись под низкой металлической крышей. Он добрался до угла, ловко завернул в него и ухмыльнулся, приглашая меня снова следовать за собой. Потом одна сторона его черепа взорвалась, голова выкрутилась набок, и к тому времени, как грохот выстрела стих, Бегущий-Касаясь-Теней уже растянулся и обмяк у стены трубы, по-прежнему с ухмылкой на мертвом лице.