— Вот почему я аплодирую интеллекту жителей Зеркал-Укуса. Они дали бандитам понять, что готовы им поддаться. Банды Перехламка станут сильнее, и они найдут применение своей силе. Берсерки и Проклятье стоят в начале их списка, Кэсс. Потом они переведут внимание на девять часов, а там — Зубоклацы, Синие Гадюки и Бритвы. Им не нравится сама мысль, что кто-то неподалеку может иметь достаточно сил, чтобы бросить им вызов.
— А что с водой? — спросил я. Тай снова рассмеялся и похлопал меня по плечу.
— В радиусе крысиного пробега отсюда нет ни единого человека, который мог бы снова запустить водяную станцию в Пади. Поверь мне, Кэсс, это так. Думаешь, ваши отцы города не пытались? Это и привлекло мое внимание наверху, в улье. Отчаявшиеся гонцы бегали по всем поселениям, предлагали любую цену, какую можно назвать. Запчасти для маленьких водоочистителей найти несложно, но вот машины вроде тех, что были в Пади? Машины, которые могут накачать водой кусок подулья шире, чем ты можешь пройти за дюжину светофаз? Нет.
Я вспомнил, что говорила Сафина. Насколько глубоко и далеко простирается Сушь. Сколько источников и скрытых потоков питали эти насосы. И как мы вообще позволяли им работать под присмотром горстки скучающих охранников? Но это ведь не моя забота. Я просто фонарщик. Я чинил вещи и не высовывался. Вот и все, что я делал. Нельзя же было от меня ожидать, что…
* * *
Я перестал думать и просто пошел вперед, опустив голову и переставляя ноги одну за другой в пыли. Я просто делал свою работу. И все. Откуда мне было знать? Я хотел уйти от знания о том, что произошло, просто уйти прочь, но оно, конечно, не отставало, давило на плечи и льнуло к мозгу.
Мы пришли к двенадцатичасовым воротам по длинному, крытому слоем грибка туннелю, который утопал в земле за городскими стенами. Его покрытия были клейкими от сока, а потолок освещали длинные лампы-ленты, которые Нардо так хорошо умел разбирать для ремонта. Туннель выходил с другой стороны ворот и перетекал в дорогу Высокородных, с противопылевыми навесами, шуршащими над головой, и кучками вонючих суповых кухонь. Когда мы пошли по дороге, я увидел, что люди вокруг ворот и на самой дороге стали уходить. Некоторые разбегались, другие осторожно пятились, выжидая, чтобы увидеть, что собираются делать бандиты. Грюэтт и Фольк будут отцами города, и слухи об этом скоро разойдутся повсюду.
Это тошнотворное ощущение вернулось. Я не мог находиться среди всего этого шума, рядом со всеми этими людьми. Казалось, что знание выходит из моей кожи, как пар. Воспоминание о подключении к этому кабелю горело в центре моего мозга. Почему ни Эдзон, ни Лед-В-Ее-Руке, ни кто-либо еще не знал, чья это вина? (Это не моя вина. Мне приказали найти электрокабель и подключиться к нему. Как это может быть моей виной?) Этот секрет должен был сиять из меня наружу, как фонарь маяка. Я сгорбился. Я как будто уже слышал крики «это из-за тебя!» и чувствовал первые удары, падающие на плечи и спину.
Это не моя вина. Я снова и снова повторял это про себя. Но все равно думал об этом подключении.
Высоко в Городе начинает мигать освещение коридора. Человек, чьи повадки и лицо я могу только воображать, рассеянно щелкает пальцами.
"Сделайте что-нибудь, займитесь этим".
И вниз по Колодцу спускаются люди в бронзовой броне.
"Эй вы двое, что это там опускается? Вы видите?"
Как я мог уйти прочь из Перехламка теперь, когда знал то, что знал? Очень просто. Не мог.
Не мог я уйти.
Я отбежал от колонны, чуть не столкнулся со стеной норного жилища, оперся о него рукой, и на этой раз меня-таки стошнило. Стальноголовые позади громко заржали, а через пять секунд позабыли про меня. Разжигатели, шедшие в арьергарде, молча промаршировали мимо и даже не посмотрели на меня из-за масок. Никто не пытался загнать меня обратно в колонну.
Я стоял, пошатываясь, над лужей желчи, пока последние из них не прошли мимо, а потом быстро пошел в обход Черной Кучи к своему жилищу.
Дуговые светильники над Греймплацем, Циклоповой площадью и вдоль дороги Высокородных померкли, и началась десятичасовая темнофаза. Никто не дал мне задание затушить огни в других местах, и меня это вовсе не беспокоило.
Нардо лежал в моей постели. Время от времени он пытался размять конечности, стонал и бормотал от боли. Мне было нечего ему предложить, кроме воды. Алкоголь-то весь закончился. Пока Нардо спал, я снова и снова чистил и проверял свой лазпистолет. Я уже скучал по двухцветнику. То и дело высматривал его по всей комнате, а потом вспоминал, что он заперт где-то в Оружейной. Вспоминал и выражение лица Товика во время двух моих последних визитов. Я потерял его уважение. Мне нравилось, когда люди меня уважали.