Первую попытку перейти через Тернэбаут я сделал в нескольких милях вверх от озера с таким же названием, но тут же по пояс увяз в толстом слое густой грязи.
Из всех сил старался я выкарабкаться из ее засасывающих объятий, а когда мне все-таки удалось выбраться оттуда, то некоторое время лежал на берегу реки весь дрожащий, измученный, напуганный. Перспектива утонуть в грязи производила удручающее впечатление и казалась мне совершенно неподобающей для героев, путешествующих по Арктике. Я полагал: если и суждено погибнуть, то эту злую шутку со мной сыграет оказавшийся поблизости белый медведь или кусок отколовшегося льда, или лавина, но только не такая непристойная субстанция, как эта слизкая жижа. Посему оставшуюся часть дня я осторожно плелся вдоль берега озера, похожего на лабиринт, зачарованный неожиданными проявлениями дикой природы: вот парочка крачек спикировала в озерную гладь за маленькой рыбкой-гольцом, а вон там, высоко на горе, - ползущие белые заплатки, которые оказались стадами полярных зайцев, сигающих по склонам в унисон.
Мы решили, что утром попытаемся переправиться через Тернэбаут, предположив, что ночные температуры приостановят таяние ледников и уровень воды в реке понизится.
Ночью мы услышали странное сопение за палаткой. Я уже был готов встать и посмотреть, и только поднял голову, как столкнулся нос к носу с песцом деликатным, изящным зверьком серовато-лилового цвета, воплощением миловидности и очарования. Меня предупреждали, что возможно нам удастся увидеть леммингов, и даже вероятно какой-нибудь горностай будет воровать наши продукты, но этот песец у входа палатки оказался для нас неожиданным подарком.
Тернэбаут доказал свою неприступность - страшно холодный, невероятно стремительный. Ты идешь по сильному течению, вглядываясь в потоки воды - а внезапный водяной натиск под коленку может свалить с ног и самого крепкого путешественника - и палкой прощупываешь дно реки впереди себя. Пятнадцать минут мы продвигались вперед, пробуя дно, отступая, балансируя, затаив дыхание - и вот, наконец-то, мы на противоположном берегу. Еще шесть дней пути:
навигационное устройство показывает нам пять миль к истоку озера, двадцать - до Гилмана.
К этому времени погода начала портиться, что она обычно вытворяет в конце июля.
Инструкции канадского заповедника предписывают всем посетителям и персоналу не позднее 10 августа убраться с Элсмира. Нам приходилось видеть множество сводок о снежных бурях и низкой облачности на тот период короткого островного лета. Ночи становились все холоднее. Как-то, за день до Гилмана, мы остановились перекусить на берегу озера. Ледяной ветер взметнул клубы песка вокруг нас, испортил наш обед и нагнал такую тоску, что захотелось как можно скорее очутиться у себя дома.
Кэйт, однако, уже доказала правильность моего выбора: выносливая, спокойная, настойчивая, с неиссякаемым чувством юмора. В ту ночь она достала свою старинную деревянную дудочку и сыграла на ней грустную ирландскую мелодию "Покидая Ливерпуль", навеявшую странные картины в моем воображении.
Итак, мы все-таки достигли Гилмана. Его грохот был слышен за десять миль, а когда мы забрались на небольшой каменистый утес, чтобы осмотреть дельту реки, то увидели, что она самом деле такая грандиозная, как о ней говорят - сплетение притоков в милю шириной: одни узкие, заросшие тростником, другие широкие, испещренные чем-то белым, третьи - бурлящие, пузырящиеся пеной, вздымаемой ветром. На дальнем берегу виднелось заманчивое белое пятно - запасы продуктов, палаток и горючего, оставленные на всякий случай работниками заповедника для тех, кто попадет в беду. Трудность в том, что все это на другой стороне. Чтобы добраться до них то ли воспользоваться содержимым, то ли просто рядом постоять, - нужно обязательно перейти через реку.
Я связался со штабом в Танквери. "На восточном берегу Гилмана," сказал я им.
"На восточном? - переспросил голос, констатируя факт нашего географического пребывания. - Желаем удачи. Свяжитесь с нами через день-два. Пару дней вам на привал."
Мы дождались ту, безнадежно отставшую, медленно плетущуюся троицу бродяжек, до того грустную, просто невозможно сдержать слез глядя на них жалких, будто вышедших со страниц диккенсовских романов. Я проинструктировал группу:
отправляемся с рассветом, соблюдая правило взаимопомощи: каждый следит за соседом-соседкой. Я иду вперед, и если не утону, протягиваю посох помощи Джиму беспомощному, Джиму неопытному, чтобы и у него был шанс.
И вот, как в других краях сказали бы "с рассветом", мы медленно, шаг за шагом, начали преодолевать речные пороги. Первые десять нам дались без труда - сказалась закалка, приобретенная на Беллос и Тернабаут и дюжине других, более мелких речушек, мы уже знали, что нас ожидает. Но затем, спустя час медленного продвижения в западном направлении, мы столкнулись с большой проблемой, камнем преткновения, труднопреодолимым препятствием, mauvais pas. Это был главный проток, шириной около ста ярдов, который бешено бился у крутого поворота, врезаясь в нависший речной берег. Безмолвен и величественен, серый от наносов, он ужасал своей мощью. Все с тревогой ждали. Я убедился, что ремни на рюкзаке расстегнуты и вошел в воду.
Сначала все казалось не таким уж безнадежным. Ледяная вода впиталась в неопрен, образуя непромокающий слой вокруг ноги. Сандалии "Тева" крепко цеплялись за щебенистое дно. Но течение усиливалось, становилось все глубже. Вот уже мои колени под водой, вот - бедра. Я ощущал, как мелкие камни, несущиеся вниз по течению, больно стегали меня по ногам.
Моя левая нога ступила на полшага вперед и, не предупредив меня ни о чем, (это посох виноват) провалилась в рытвину. Я терял равновесие, хватая ртом воздух, пытаясь балансировать палкой и перевалить вес тела на правую ногу. Рюкзак угрожающе сползал вниз, вслед за моей левой ногой, стараясь утащить и меня вместе с собой в бурлящую воду, готовую поглотить нас в любой момент. Постепенно мне удалось отвоевать свое равновесие, и, с трудом переводя дух, я стоял неподвижно как столб. За спиной, под нависшим берегом, вода бесилась от злости: