И вот уже Мадбери, сам не зная как, очутился возле похожего на тюрьму здания, в котором жил. Видно, он был так погружен в свои мысли, что не заметил утомительного пути в добрых три мили. «К тому же, — размышлял он, — я пережил серьезное потрясение. Теперь как подумаешь: еще секунда — и мне конец». Он все еще чувствовал дрожь в коленках, мысли его слегка путались, однако на сердце было легко и радостно, как никогда.
Он пересчитал пакеты и все в том же счастливом предчувствии радости близких быстро открыл ключом входную дверь. «Здорово же я задержался, — подумал он, — но когда она увидит подарки, то и слова не скажет. Боже, благослови ее преданное сердце». И он снова мягко повернул ключ в замке и на цыпочках вошел в квартиру.
Услышав шум голосов, повесил пальто и шляпу на вешалку в тесной прихожей (они никогда не называли ее «холлом») и бесшумно двинулся к двери в гостиную, держа свертки за спиной. Он не думал о себе, только о них — разумеется, о жене и детях, а не о свертках. Тихонько приоткрыв дверь, незаметно заглянул в комнату.
К его удивлению, гостиная была полна народу. Он отпрянул, недоумевая. Вечеринка? И Джин даже не предупредила его? Невероятно! Его охватило чувство острого разочарования. Но, шагнув назад, он обнаружил, что в прихожей тоже толпятся люди.
Мадбери изумился и в то же время принял это как должное. Все его. Их было так много — целая толпа. Более того, все эти люди казались ему знакомыми, по крайней мере он припоминал их лица. И все знали его.
— Разве это не восхитительно! — засмеялся кто-то, хлопнув его по спине. — Они даже не подозревают… — И говоривший — им оказался старик Джон Палмер, счетовод в их конторе, — выделил голосом «они».
— Да, ничуть не подозревают, — с улыбкой подтвердил Мадбери, не понимая, что говорит, но чувствуя, что говорит то, что нужно.
И тут же на лице его отразилось крайнее удивление. По-видимому, пережитое недавно потрясение было сильнее, чем ему казалось. Наверное, так и есть. Ум его блуждал в смятении. Но странно, никогда еще он не ощущал такой ясности мыслей. Все вдруг стало простым и понятным. Но почему так тесно обступили его эти люди — словно близкие друзья?
— Это покупки, — весело объяснил он, прокладывая путь в толпе, — рождественские подарки для них. — Он кивнул в сторону гостиной. — Я долго копил деньги. Отказался от сигар, бильярда и… прочих приятных вещей, и вот — купил.
— Молодчина! — счастливо рассмеялся Джон Палмер. — Главное в человеке — душа!
Мадбери ошарашенно взглянул на него. Палмер изрек удивительную истину. Только… вряд ли люди поймут ее и поверят. Или поверят?
— Что? — переспросил он, чувствуя себя оглушенным и сбитым с толку. Разум его беспомощно метался между двумя смыслами фразы, один из которых казался слишком выспренним, а другой — невыносимо банальным.
— Мистер Мадбери, будьте любезны, войдите туда. Они ждут вас, — произнес кто-то важно и доброжелательно.
Круто обернувшись, он встретился взглядом с добрыми глуповатыми глазами сэра Джеймса Эпифани, управляющего банком.
Мадбери немедленно послушался — вследствие давней привычки.
— Да, они ждут, — сердечно улыбнулся он и вошел в гостиную, как уже столько раз входил в нее. О, как он был счастлив и весел! Теперь он не сомневался в своей любви к жене. Романтика, правда, ушла, но жена была нужна ему, а он ей. А дети! Милли, Джейн и Билл — как он любил их! Поистине, ради этого стоило жить.
В комнате толпились люди, но было поразительно тихо. Оглядевшись по сторонам, Джон Мадбери пошел к жене, которая сидела в кресле с Милли на коленях. В одно мгновение народу сильно прибавилось. Он остановился перед женой и дочерью и вынул из-за спины свертки.
— Сегодня сочельник, — застенчиво прошептал он, — и я кое-что вам принес. Каждому. — Он протянул им подарки.
— Все это прекрасно, — произнес голос у него за спиной. — Но вы можете стоять с вашими свертками хоть сто лет. Ваши родные все равно их не увидят.