Кровать находилась на возвышении, если судить по тому, как появлялись в поле зрения все, кто приближался к ложу. И постамент не отличался теснотой, во всяком случае, место для удобного мягкого кресла (для особых посетителей, которым, очевидно, считался Алекс) нашлось без затруднений. Вот только Адельгейде кое-кого не хватало в этом чудесном пристанище. Она осторожно спросила:
— А… где Роланд?
— Дежурит за дверью, — махнула рукой Кассандра, — восторженные подданные вызвали на бис.
Увидев недоумение на лице сестры, Алекс перевел:
— Раздает указания по всяким неотложным делам. Сейчас его позовут.
Где-то негромко хлопнула дверь. Возле кровати неожиданно стало пусто, будто каждый нашел себе срочное дело как предлог оставить короля наедине с невестой.
Роланд, измотанный и усталый, но тоже без единой царапины, присел рядом на край кровати. В первое мгновение у Адельгейды не хватило сил сказать хоть что-нибудь. Она почувствовала, как от невозможной, почти невыносимой радости к горлу комом подступили до смешного запоздавшие слезы. Едва только он склонился поближе, обнял ее, как она порывисто обвила его обеими руками, все еще с трудом веря, что может коснуться своего любимого, его волос, губ, снова почувствовать его тепло. От неосторожного движения вернулась боль, но эта досадная мелочь не могла отравить сладостного упоения, от которого кружилась голова и все несчастья мира казались далекими и нестрашными.
Он шептал ей что-то ласковое, успокаивающее, но Адельгейда уже и так знала, что минувшее пройдет, исчезнет, как мимолетный дурной сон.
— Прости, что так долго… — услышала она и погладила его по небритой щеке, прошептала:
— Они боялись… Если бы ты знал, как они боялись, что ты вернешься… А потом разбежались, как мыши…
— Забудь о них… Смотри, что я тебе принес!
Он прикоснулся губами к ее покрытой ссадинами руке, а потом достал из кармана возвращенное кольцо и снова одел на палец невесте. А чтобы помочь быстрее забыть о плохом, сначала осторожно, а потом почти как в прежние времена поцеловал Адельгейду, и средство для забвения оказалось лучше некуда — в эти минуты она не захотела бы вспоминать не то, что заговорщиков, но и свое собственное имя. Одно огорчало — никогда еще проклятая слабость не казалась настолько невыносимой, никогда еще не было так обидно, что Роланду скоро придется уйти, оставив даму на попечение сиделок. А она не могла удержать его, не могла даже голову поднять с подушки.
— Надеюсь, твой брат не станет придираться по мелочам? — вдруг спросил Роланд.
— О чем ты?
— Ты все-таки оказалась в моей постели до свадьбы!
Адельгейда засмеялась, хотя делать этого не стоило — больно.
— Мы ему ничего не расскажем…
Самый нежный и восхитительный поцелуй повторился. Вообще-то в комнате собралось немало посторонних, но Роланд, похоже, вспомнил старинное и уже немного подзабытое правило — если кого-то смущают поступки короля, путь отвернется и не мешает королю. Но, разумеется, непременно найдется тот, кого не смущают. Кое-кто, кого не смутит даже вмешаться в личные королевские дела, и этот кое-кто не замедлил о себе напомнить.
— Время пить лекарство! — оповестила Кассандра.
Герцогиня Лорандевайс не считалась главной ответственной за лечение королевской невесты, но неистребимая привычка тянуть одеяло на себя сказывалась. На самом деле главной была специально присланная Академией волшебница — леди Аламин, благообразная седая дама с добрейшей улыбкой и точно выверенными движениями человека, привыкшего мастерски латать и не такие раны. Вместе с наставницей прибыла девчонка-студентка, которую лишь уже приобретенный профессионализм спасал от благоговейного ступора всякий раз, когда она приближалась к будущей королеве и, о небо, совершенно не спешившему прощаться королю. Зато она быстро нашла общую тему для разговора с Веллитой. Молодые целительницы шептались за спинами у старших и позвякивали склянками.
Королю пришлось убраться с кровати, но он все равно не ушел, только пересел в кресло. Магичка и практикантка в четыре руки подсунули еще одну подушку под спину Адельгейде, отчего она оказалась почти сидящей на кровати без особых неприятных ощущений, и подали бокал, в котором плескалась мутноватая, ничем на первый взгляд не примечательная жидкость. Разве что пробегающие вверх со дна золотистые искорки вызывали у всех любопытство, а у Кассандры еще и воспоминания о газировке. Микстура не только на вид, но и на вкус оказалась далеко не сахар, будто ее сварили из охапки лежалого сена и в отвар плеснули уксуса. Увидев, что напиток не вызвал у пациентки неземного блаженства, леди Аламин извинилась: