— Я не Ральф, — устало ответил я, — ты сказала — скрылась… в Германии? Ты говоришь, что он не мог тебя найти? Я читал, что эсесовцы могли найти иголку и в стоге сена.
— Может быть, меня и искали, — ответила она, — но не нашли.
Мы подошли к нашему отелю. Солнечное утро заливало своим светом площадь Сан-Марко, отражалось в водах каналов, согревало стайки туристов. Перед входом в отель Эрнеста судорожно сжала мою руку и прошептала:
— Не оглядывайся, Макс.
Конечно, я тут же оглянулся. Недалеко от отеля стояли несколько мужчин, и среди них я узнал бармена из ночного кафе.
Мы быстро вошли в вестибюль. Когда мы поднялись в мой номер, я спросил:
— Ты испугалась того бармена, Эрнеста? Но, возможно, он случайно оказался здесь.
— Возможно, — ответила она, — но я боюсь, что за нами следят. И я не могу понять, за кем? За тобой или мной?
Я стал успокаивать её, говоря, что следить за нами ни у кого нет никаких причин, хотя и мне показалось странным появление бармена недалеко от нас.
Мы заказали завтрак.
Глава девятая
После завтрака Эрнеста спросила, не встречался ли со мной за прошедший год кто-то необычный и странный? Я ответил, что никого такого не заметил.
— Значит, всё только начинается, — задумчиво протянула она, — всё только начинается. Ты сказал в поезде, что твой отец еврей?
Я кивнул.
Эрнеста улыбнулась: — Я всегда догадывалась, что у Него хорошее чувство юмора. Ты родился в России, в стране победителей, наполовину евреем… то есть, в тебе кровь того народа, который ты же и уничтожал.
— У кого хорошее чувство юмора? — не понял я. — И потом я ещё раз повторяю, я никого не уничтожал, я — не Ральф!
— Чувство юмора — у Создателя, а ты, возможно, реинкорнация Ральфа, — она иронично улыбнулась.
Ее настроение явно улучшилось.
— Как шла твоя жизнь, Макс? В ней было что-то интересное, особенное до встречи с пришельцами? В ней было что-то такое, что тебе казалось странным?
— Пожалуй, нет, — я замолчал, думая о своей жизни, потом продолжил:
— Я только недавно понял, как несчастлив был до этого. Но я ведь мог этого никогда и не понять — всё познается в сравнении. Так и жил бы дальше и, возможно, когда-нибудь назвал бы себя счастливым. А странным?.. Пожалуй только сны, о которых я вспомнил, когда ты рассказывала про Германию того времени.
— Какие сны? — резко спросил Эрнеста.
— На протяжении многих лет мне снится один и тот же сон. Я иду по незнакомому мне городу. Иду по какой-то улочке, навстречу идут люди, но их немного. И всё очень спокойно. Мне так хорошо. Я иду и думаю, какой же чудесный город. Мне так нравится всё, нравится этот воздух, нравятся дома, которые я вижу, нравятся лица прохожих — они кажутся такими приветливыми и знакомыми. Я иду и думаю, как же я мог жить раньше где-то ещё? Я вспоминаю города и страны, в которых я жил, и понимаю, как глубоко несчастлив я был, пока не попал сюда.
Навстречу идёт какая-то женщина — не молодая и не старая, я обращаюсь к ней — скажите, что это за город? Она останавливается, смотрит на меня с недоверием, потом улыбается, видимо решив, что это какая-то шутка, и говорит — вы, правда, не знаете, что это за город? И снова смотрит на меня так, будто услышала от меня очень странный вопрос. — Так как называется этот город? — спрашиваю я снова. — Берлин, отвечает она и, не отрывая от меня взгляда, уходит.
Я иду дальше и впереди вижу небольшое кафе. Я узнаю это кафе, я понимаю, что был здесь уже. Я захожу внутрь, там очень уютно, и я сажусь за знакомый мне столик. В кафе немноголюдно, за соседним столиком сидит солидный мужчина, за другим столиком — парочка, пожилые мужчина и женщина. Ко мне подходит официант, молодой парень, он очень приветлив, так, будто знает меня, будто я здесь постоянный посетитель. Я заказываю кофе и стакан воды. Потом дверь в кафе открывается. А дверь эта устроена таким образом, что на ее внутренней стороне зеркала. И когда дверь открывается, то зеркало поворачивается таким образом, что я начинаю видеть в зеркале часть зала, в том числе и ту часть, в которой находится мой столик.