Он не стал сопротивляться, когда я, поддерживая, повёл его в метро, вниз по ступеням. Я опустил два жетона в турникет и подтолкнул Сэма к пустой платформе. Я был напуган больше, чем когда-либо. Самое ужасное — это ожидание. Мы были одни, идти некуда и незачем, потому, что я не знал, сколько времени, а платформа со всех сторон окружена рельсами под током. Пока я двигался, что-то делал, это выглядело не таким уж скверным, но ожидание — совсем другое дело.
Мы могли выяснить истину. Таков и был план. Если Джоанн окажется в своей квартире, то мне нужно будет направить Сэма, деликатно или не очень, на попечение психиатра. Если её там не будет, вот тогда придётся обратиться в полицию.
Наконец прибыл поезд. Я усадил Сэма между собой и окном. Пока мы громыхали сквозь темноту, он просто таращился наружу, на проносящиеся мимо бетонные стены. Затем, через какое-то время, он начал говорить, но сам с собой, не беседуя, а просто бормоча вслух.
— Я так и не заснул в ту ночь, когда вернулся домой. После сделанного… я чувствовал себя, как… как убийца. Я ожидал, что каждый в этом здании начнёт барабанить в стены и мою дверь, и кричать: «Вот он! Тут!» Но я лишь неподвижно лежал в темноте, прислушиваясь к тиканью будильника. Оно отдавалось громом. Ещё я прислушивался к биению своего сердца. Оно было слышно так, словно все мои чувства внезапно обострились, потому что… потому что я знал… как и Родерик Ашер. Один раз я взглянул на часы и они показывали половину первого. Потом я снова повернулся и посмотрел ещё раз, и там было без четверти четыре. Я не ощутил, как промелькнул этот промежуток. Это было так, словно целый кусок моей жизни, все годы в браке, был вырван, уничтожен. Когда-то мне было двадцать четыре. Теперь мне тридцать шесть. И ничего в промежутке. Ничего.
Через некоторое время раздался другой звук. На кухне кто-то был. Я услыхал, как открылся шкафчик. Брякнули кастрюли. На мгновение мне показалось, что это грабители, что я погибну классической смертью нью-йоркца, зарезанный в своей же квартире, сразу после того, как одержал победу…
Но этот кто-то готовил завтрак. Я опять взглянул на часы. Было почти шесть.
И я вполне отчётливо слышал голос Джоанн. Я понимал, что не сплю, так же, как был уверен, когда видел дедушку. Но это были не те звуки, что годами изрыгала Джоанн. Она вновь стала почти что маленькой девочкой и напевала старую любимую песенку. Я спрашивал её, что это значит, но она не знала:
— А где могила, что моя?
— Миль эдак пятьдесят.
— Туда успею я к утру?
— Но не придёшь назад.
— Но не придёшь назад[14].
Я выскользнул из постели так тихо, как мог, морщась от скрипа пружин матраса или половиц. Я уже не знал, во что верить. У меня иссякла вся вера.
Я бросился в кухню, но там никого не было.
Тем не менее, на плите стояла сковородка, а на стуле висел синий халат Джоанн.
Но это был не конец, Фрэнк. Нет, это было только начало, первая волна. В тот день я пошёл на работу, как будто ничего не случилось, но она была… везде. Не то, чтобы я действительно её видел, но… одна из девушек в агентстве внезапно решила сделать причёску в точности, как у Джоанн. А у другой оказалось кольцо, которое не то, чтобы походило на то, что я подарил Джоанн на нашу первую годовщину — это и было то кольцо, вплоть до царапины, которая появилась уже потом. Всё, что я сумел сделать — это не завопить и не сдёрнуть кольцо с её пальца. Но когда она, специальный ассистент по рекламе, повернулась ко мне, я увидел что-то в её глазах — ореховых, как у Джоанн — то, что без слов погнало меня назад, в мой офис. Тем днём я нашёл в папке с фотографиями одну из старых любовных записок Джоанн. Это было ещё до нашей свадьбы и там просто говорилось «я твоя». Но эти фотографии предназначались для совершенно нового проекта, совершенно новому клиенту, и как же, по-твоему, та записка попала туда? Как?
Поезд остановился, качнулся и снова двинулся. Теперь мы доехали до Пятидесятых улиц. Это продлится недолго.
— Не знаю, Сэм. Действительно, не знаю.
— Меня преследуют детали, Фрэнк. Так-то вот. Она возвращается в звуках, в кольце, в знаках, мелочах. Когда я той ночью вернулся в свою собственную квартиру, всё было устроено немного по-другому. Некоторые книги на полках принадлежали не мне, но ей. Тогда я понял, что всё это будет становиться лишь хуже и хуже, пока… ну, я не стал просто ждать конца, а вот, вспомнил о тебе и позвонил.
14
Переделка стишка «А далеко ли Вавилон?» из книги «Рифмы матушки Гусыни», пер. И. Родин:
— А далеко ли Вавилон?
— Миль эдак пятьдесят.
— Туда успею я к утру?
— Ещё придёшь назад.