Я всё ещё мог притворяться. Я не делал никаких глупостей.
Пазузу, чёрный кот, очень мягко царапнул мою ногу, потом зашипел и удрал под кровать. Я глянул вниз. На моих ногах красовались белые шлёпанцы Сары.
Я вспомнил парня из «Мыла»[84], который мог разговаривать только через марионетку, и когда другие персонажи спрятали её, ему пришлось прибегнуть к половинке грейпфрута, чтобы по-другому выразить непроизносимое отвращение.
Я не смеялся, когда надевал шлёпанцы на обе руки, используя их, как марионетки.
Поступить так казалось правильным, даже уважительным.
— Она действительно мертва, — сказал правый тапок. — Ты видел.
— Нет, — ответил левый. — Если мы будем это отрицать, если мы достаточно долго будем рассказывать действительно громадную ложь — то кто знает?
— Ты знаешь, — сказал правый.
— Отрицай это. Миг за мигом. Это — всё, что всегда есть у каждого из нас. Лишь осколок времени, который мы называем сейчас. Нам неизвестно, проживём ли мы ещё минуту, достаточно долго, чтобы договорить слово или даже выдохнуть Поэтому, отрицай это с каждым выдохом, пока ты ещё можешь.
— У тебя осталась уйма всего, что ты хотел высказать. Уйма того, что так и не собрался сделать, — сказал правый тапок.
— Да, не собрался. Так я и поступал, — подтвердил левый.
— Не надо ждать. Если любишь кого-то, если ненавидишь, если хочешь извиниться, что идёшь в туалет, скажи это сразу. Не потом.
— Легко теперь говорить мне это.
— Говорить легко, — сказал правый тапок. — Это жизнь по расписанию вставляла тебе палки в колёса.
Я уронил руки на колени.
— О, Боже, я хочу её вернуть! — вырвалось у меня. — Я хочу, чтобы она вернулась. Это всё.
— Мёртвые люди не возвращаются, — сказал правый тапок.
— Только однажды…
— Пожелай этого, — сказал левый. — Пожелай этого очень сильно. Солги себе. Мечтай об этом. Очень сильно. День за днём, секунду за секундой. Одурачь сам себя. Под конец это станет неважно. Представь, как могло бы быть…
— Такие вещи в реальном мире не проходят, — возразил правый.
— Это — Нью-Йорк, — заметил левый.
Тогда я зарыдал вслух и услышал, как что-то зашевелилось в квартире, за вещами, под вещами; сначала мне показалось, что это кот; на кухне загремели кастрюли.
— Питер. Я вернулась.
Я кинулся туда, споткнулся и повалился ничком, почти что завопив; перепуганный, растерянный, неверящий, убеждённый, что внезапно и полностью свихнулся. Я признал её голос. Я узнал его. Это был её голос.
Конечно же, квартира оказалась пустой. Кастрюля выпала из шкафа.
Это произошло гораздо позже, когда, казалось, я уже часами рыдал, катался по кровати, рвал бумажные листы, сам поражаясь глубине и силе своих чувств, лишь тогда действительно понял, что всё это правда, настоящая, реальная правда, что она ушла, не здесь, не вернётся; лишь тогда моя изнасилованная нервная система разобралась, что значили все эти сигналы…
В конце концов я уснул и представлял, и мечтал, и очень сильно лгал сам себе — и тут оказалась Сара, лежащая на спине рядом со мной, высокая, тонкая и бледная, со светлыми, почти белыми волосами. Она всё ещё была в своей выходной одежде и на высоких каблуках, безупречные руки крепко сжимают сумочку. Она выглядела скорее инвестиционным брокером, чем театральной личностью, безукоризненная, совершенная…
Я приподнялся на локте и стал нашёптывать ей: ласковые шуточки, забавные вещи, которыми мы перекидывались, когда нам обоим было по двадцать, телефонные фразочки, включая всегда популярные: «Мы не можем продолжать так жить»[85], вечную классику «Офис доктора Мбого. Лесс-эй! Лесс-эй!»[86] плюс неизбежный «Пуф!» — слово, изначально забавное на слоговом уровне.
Но она не отвечала. Она просто лежала тут, совершенно безмолвная. Лунный и фонарный свет сочился сквозь жалюзи, затмевая цвета, разлиновывая спальню решёткой тьмы и сверкания, и превращая Сару в безупречную мраморную статую.
Единственная чёрная бабочка показалась на её подбородке, внезапно развернула крылья, затем умчалась в ночь.
Я потянулся, чтобы коснуться Сары в своём сновидении и правая рука прошла насквозь, разделив её напополам, и вышла тёплой и влажной.
Я с отвращением отпрянул. Чувствовалось, как во мне медленно поднимается страх, беспомощный ужас. Я зажал рот другой рукой, придушив вопль.
Тогда это видение заколыхалось и пропало, я провёл рукой по одеялу, но нашёл только пыль, сор и несколько жёстких волос.
84
«Мыло» — американский комедийный телесериал, представлявший собой пародию на мыльные оперы и включавший элементы мелодрамы, в том числе похищения героев инопланетянами, одержимости демонами, убийства и похищения людей.
85
«Мы не можем продолжать так жить» — строчка из песни «We Can't Go On Living Like This» Эдварда Томаса Рэббитта — американского гитариста, певца и композитора музыки кантри.
86
Доктор Мбого — африканский знахарь, персонаж сериала «Семейка Аддамс» (1964–1966). Чтобы связаться с ним, Гомес звонит охотнику в Африке, который кричит местным жителям на их языке («Less-ay! Less-ay!»), чтобы они побыстрее привели доктора Мбого.