Говорил полицейский сержант, которого я встретил в морге, его голос явно был натужно спокоен. Он казался шокированным, неспособным сказать то, что должен.
— Мистер Райли… было отмечено… надругательство — не знаю, как назвать это по-другому.
— Какое?
— Тело вашей жены исчезло.
— Но это невозможно, — сказал я. — Похитители трупов в наши дни? Упыри?
— Мы не знаем, мистер Райли. У нас не так много для отправной точки.
— Ладно, а если так? Если она встала и ушла, и она здесь в моей квартире, со мной, прямо сейчас…
— Пожалуйста, сэр. Понятно, что вы расстроены. Это очень тяжело, я знаю. Если есть что-нибудь, что я могу сделать…
— Она встала и ушла! — выкрикнул я и отбросил телефон.
— Ушла, — тихо повторила Сара. — Я не помню.
Я не ответил, уставившись на неё. Сейчас она была не более, чем силуэтом во тьме. Смрад стал ещё хуже.
Уверь сам себя в огромной лжи.
Нет. Поверь в это.
— Ты — esprit de l’escalier, — сказал я.
— Что это?
— У французов есть выражение «лестничный дух», означающее верные слова, которые приходят к тебе после того, как ситуация миновала. Когда ты уходишь, спускаясь по лестнице, то внезапно понимаешь, что должен был сказать, что должен был сделать, но уже слишком поздно.
Она потянулась и взяла мою руку в свои. Даже спустя всего лишь несколько минут её прикосновение изменилось. Теперь оно стало твёрдым и холодным. Запах был невыносим. Всё, что я мог сделать — это не отмахиваться в отчаянии и не убежать из квартиры, вопя и задыхаясь.
Вместо этого я сидел там и дрожал, а Сара держала меня за руку и говорила: — Не оставляй меня сейчас. Думаю, у нас есть лишь чуть-чуть времени. Это не возвращение. Это просто визит. Давай используем его на полную. И, пожалуйста, лишь ради этого малого, прими меня такой, какая есть.
Я не мог заставить себя выключить свет, но мог сказать, в ярком уличном свете, попадающем через окно, что она рыдала и слёзы её были чёрными, оставляющими полосы на белых, как рыбье брюхо, щеках. Казалось, кожа вокруг её глаз отслаивалась.
Сара подняла другую руку, морщинистую старушечью руку, чтобы откинуть волосы с глаз, и от её касания часть волос выпала.
— Так быстро, — сказала она. Это был вопрос, смешанный с утверждением. — Так быстро?
Спереди её блузки виднелось огромное тёмное пятно.
Я вспомнил, что мне говорили по телефону.
Ты сошёл с ума от горя.
Такого не может быть.
Мы сейчас кого-нибудь пришлём.
— Я думаю, нам надо выйти, — сказал я. — Мы не можем здесь оставаться.
— Да, — ответила она.
— Поздней ночью в город.
— Обещай мне одно.
— Одно.
— Ты не будешь меня бояться?
— Обещаю.
— Пообещаешь мне ещё одно?
— Да.
— Что запомнишь меня не такой, но прежней.
Тогда я вновь заплакал, опустошённый, исчерпавший всю стойкость. Я вполне отчётливо видел, как она изменилась за минуту. Вокруг глаз действительно отслаивалась плоть, обнажая скуловые кости. Теперь пахло не так уж отвратительно, как бы старой грязной соломой.
— Нам надо идти, — сказал я.
И мы пошли. Мы бродили по кварталам, по зигзагам ныряющих туда-сюда улиц, на юг, восток, запад и снова юг, мимо театра, где огромный надутый зелёный башмак, казалось, был готов прихлопнуть любого прохожего. Мы пересекли Таймс-сквер, сейчас оживлённую суматохой раннего вечера, где покупались и продавались побрякушки, секс, жизни. Мы вписались в картину. Никто не заметил. Никто не вскрикнул, тыча пальцем.
Лишь изредка кто-нибудь из нас что-то произносил, да и то лишь тривиальные комментарии, угасающие искры остроумия, старые воспоминания.
Казалось, мы провели часы, разглядывая витрины во всех её любимых местах, теперь закрытых.
— Похоже, мой кредит уже не действует.
Она засмеялась. Это всё ещё был её смех.
Позже, когда улицы начали пустеть, кроме нескольких неугомонных бродяг и последних карманников, мы дошли до знакомого мне места, где, так давно, прямо перед нашей свадьбой, мы простояли, наверное, целых полдня, глазея на уличного актёра в серебристом трико и эбеновой маске, игнорирующего закон тяготения, двигающегося в роботоподобном танце, с катающимися по всему его телу золотыми шарами.
Тут Сара задержалась, что-то высматривая, но тротуар был абсолютно пуст.
Одна-единственная сумеречно-серая бабочка облетела вокруг её головы, села на плечо, затем куда-то улетела.