Экипаж «Эвридики» весьма любезно «согласился» принять его в свои ряды – так низко он еще не падал – развлекаться вместе с разбойничьим хамьем – бывали у него дни и получше. Но если отодвинуть в сторону собственную брезгливость, то и здесь можно найти что-то еще не окончательно приевшееся. Например, гибель очередного маленького мирка.
Они встают на прикол на одном из спутников Тарсуса и наблюдают на экранах сканеров поверхности за тем, как развязывается кровавая бойня. Восстания, голод, повсеместный мор и абсолютно безжалостная тирания. Тоже, для него, совершенно не ново. Как не новы и жадные взгляды бойцов «Эвридики», желающих разжиться легкой добычей. Помародерствовать, пока местное население вырезает друг другу глотки за кусок хлеба. А для него – это почти ностальгия – по прошлому, по упущенным возможностям и собственной глупости. Тиранию и геноцид он хоть и приветствовал, но здесь не может не сравнить и не поразиться той примитивной тупой ярости, которую местный правитель пытается выдать за благие намерения. Ничего у него не получится.
Поэтому он спускается вместе с бойцами на планету – воровать не ценности, людей или оружие, а чужие слезы и боль. Стоны скорби и крики отчаяния. Негромкие хлопки фазеров и последние вздохи перед смертью. Они звучат для него как музыка – приветливая трель канарейки, что в детстве будила его с рассветом. В масштабах планеты этот военно-похоронный марш впечатляет и ужасает в равной степени. Но ему нет никакого дела ни до стреляющих, ни до умирающих – он не герой, и спасать никого не будет. Эти существа ему чужды, родственных себе никогда не было, поэтому речь о гуманизме не идет – ему все еще скучно. Ровно до того момента, когда на одной из разоренных улиц он не встречает человеческого ребенка.
Это всего лишь подросток – исхудавший до костей, избитый, грязный – он собирается пройти мимо. Но в неровно стриженной макушке мелькает знакомое золото, и он поневоле сбивает шаг, засмотревшись. Мальчишка перебегает от дома к дому, оглядываясь и прячась, а он, слившись с послеполуденной тенью у какой-то стены, наблюдает за ним, затаив дыхание. Он может сходу назвать два десятка видов живых существ, отличающихся именно таким цветом волос, вот только ни у одного из них не было этого пронзительного голубого блеска в глазах, упрямо сжатых губ и несгибаемой воли. Он отказывается верить в совпадения, судьбу или удачу – прямо сейчас мидгардец, ради которого он когда-то жертвовал своей «жизнью», прячется и от военных, и от мародеров, сжимая за пазухой черствую буханку хлеба, найденную наверняка на помойке.
Его звереныш не только вырос и подточил зубы – он отчаянно борется за свою жизнь. Когда в переносном смысле, когда – в прямом. И в этой борьбе, как и в любой другой, выживает только сильнейший. А он и не сомневается в его силе, вот только неожиданно ловит себя на вспышке безудержной злости – вот к чему приводит маленький глупый мидгардский мозг. К новой революции против всех! И он безумно хочет, чтобы злость эта была направлена исключительно на мальчишку – то, чему он стал свидетелем несколько лет назад, снова привело его к краю пропасти – кто теперь-то будет его спасать? Неужели эти сила духа, смелость, решительность ни разу не посовещались с мозгом? Где этот чертов, присущий всем живым существам, инстинкт самосохранения?!
Да, он хочет думать, что во всем этом виноват мальчишка, а его желание пойти и вырезать несколько нецензурных слов на асгардском на груди Кодоса – просто сиюминутная прихоть. О, он бы вырезал букву за буквой, обмакивая любимый клинок в кипящее масло, всаживал бы лезвие глубоко, до внутренних органов, а потом содрал бы с тела кусок кожи вместе с написанным и повесил его в рамку на стене, чтобы постоянно любоваться. Или сделал бы из него коврик для ног, или скормил бы местному оголодавшему населению – он еще не решил, что лучше.
Но вместо этого он подает сигнал бедствия с «Эвридики» на ближайшую звезднофлотскую базу – с их славой, примчатся за ними очень быстро. Вот только вместо пиратов сторожевик обнаружит бойню, и может быть, Звездный флот начнет включать не только двигатели, но и мозги.
«Эвридика» уходит из этой системы на варп-5, а он успевает перехватить первые сводки федеративных новостей с Тарсуса. Чуть позже смакует скандал, а в списке выживших находит нужное имя. Имя, которое почти сразу же исчезает из этого списка, но он и не удивлен – большинство разумных существ уже давно переплюнуло его в лицемерии – какая-то совершенно дикая фантасмагория.
А еще он замечает совершенно нелогичный отголосок радости в собственном сердце – звереныш выжил. Этого стоило ожидать – для мидгардца – его кровь не слишком «чистая», поэтому и способности к выживанию на высоте. Возможно, ему стоит меньше недооценивать «дело рук своих» и попробовать увидеть питомца кем-то большим. А возможно, и нет – тут как карта ляжет – на судьбу он не надеется, а мальчишка может попробовать удивить его в следующий раз. Может попробовать показать ему что-то новое в мидгардцах. Или в самом себе. В них обоих – раз уж он раз за разом не может остаться в стороне о того, кто фактически является его сыном.
***
– И все-таки, что между вами происходит? – к корабельному вечеру, вдоволь наболтавшись с Кирком и набив живот реплицированной пищей, Тор быстро восполняет свои силы и готов к новому обсуждению не менее животрепещущей темы.
– Он же показал тебе исторический профайл – все так и было, – Локи отмахивается, совершенно не желая обсуждать это.
– Если честно, я там увидел только фото, звание и даты рождения-смерти, – абсолютно непосредственно заявляет Одинсон. – Я хочу знать, что ты сделал, Локи.
– То, что сделал бы ты, – коротко отвечает тот.
– И это…
– Прочитай еще раз файл, – хватит ему откровений за эти дни – он за сотню лет не был настолько честен, как с момента появления Тора в его камере.
– И после этого я все равно не отстану с вопросами, ты прекрасно знаешь, – Одинсон послушно запрашивает информацию на падде, а Локи закатывает глаза – да знает он, что тот так и поступит.
Знает это настолько хорошо, что уже готов сбежать из каюты и затеряться на просторах корабля. Вот только он не сделает этого – Тор разберет крейсер по винтикам прямо в открытом космосе, если он попробует сейчас покинуть его. Но такой шанс все равно когда-нибудь выпадет, поэтому Локи смиряется и отступает. Оглядывается на притихшего Тора, сосредоточенно читающего, неосознанно чуть хмурится вместе с ним и понимает, что новый виток ругани очень скоро не заставит себя ждать. Пусть Одинсон был прямолинейным мужланом, воином и весьма далеким от простой приземленной жизни с присущей ей кучей условностей, норм и социальных обязательств, но такое поведение брата его явно не обрадует. Разозлит, огорчит, расстроит. А Лафейсон и хотел бы этого избежать, но опять не сможет.
– Ты вырос в Мидгарде, ходил в школу, служил в Звездном флоте, обзавелся женой и ребенком, – Тор, после достаточно продолжительного молчания, консолидирует медленно и отчасти осторожно. – А потом спас 800 человек экипажа, пожертвовав своей жизнью… Зная тебя, в это сложно поверить.
– Мне стало скучно, и на этом я решил завершить свою «карьеру» мидгардца, – язвит Лафейсон в ответ. Но это только начало – дальше будет весьма болезненная и упрямая пытка.
– Ты спас своего ребенка, – а Тор, как всегда, понимает по-своему, даже не подозревая, насколько его догадки не далеки от правды. – Почему же ты не вернулся к нему? Хоть под той же личиной, хоть под другой?
– Я тебе уже сказал, что мне надоело изображать из себя мирянина. И он мне не сын, он – мидгардец до последней капли крови.