В этом всем он не может не увидеть еще и себя. Каплю той «демонической» сущности в божестве. Теперь он ощущает себя не «опытным заводчиком», а действительно – богом. Сотворившим по образу и подобию.
Это поражает до глубины души. Впечатляет настолько, что он и думать забывает о любых мучавших раньше сомнениях или сожалениях. Он настолько, черт возьми, ошарашен открывшейся истиной, что почти готов признать Джима стоящим. Стоящим почти наравне вместе с ним и Тором. За вычетом, конечно же, божественных умений и способностей. Но то ли еще будет – мальчишке всего 18 – дальше пойдет по нарастающей.
Он неделю пристально наблюдает за ним, к концу которой уже не только в восхищении – он до невозможности горд собой. Удовлетворен до самых тайных уголков своего естества. Этот гибрид – почти совершенство. Второе из самых прекрасных, что он когда-либо видел. И оттого пуще радость – он приложил руку к созданию этого совершенства. Тело, разум и сердце. Если так выглядит воплощение его любви к брату, то он готов отпинать самого себя за то, что раньше пренебрегал мальчишкой. Это же надо… Джеймс Тиберий Кирк – Джеймс Один Кирк.
И единственное, что мешает стать этому совершенству абсолютно безупречным – это маленькая «ложка дегтя» – его мидгардское происхождение. Его ограниченные видом физические способности, низменные потребности, присущие всем этим приматам, и скудные мечты и желания, отчего-то не подверженные, не в пример, широкому полету мысли. Это огорчает весьма сильно, но он быстро смиряется – такова сущность мидгардцев. И это он их не любит, а вот Тор – защищал и поддерживал. Можно сделать скидку. А еще, наверное, попробовать нивелировать это различие – заставить мыслить еще шире, подарить хоть какую-нибудь цель в жизни, дать стимул и попробовать раскрыть весь потенциал. Можно попробовать сделать так, чтобы эта его «человечность» хотя бы не слишком бросалась в глаза. Да, стоит.
Он хочет, чтобы все это не пропало всуе. Чтобы его творение, его мидгардец был достоин любого из своих отцов, и вот для того, чтобы это сделать, долго думать не надо – дорожка уже проторена.
Он находит одного из тех, с кем был знаком еще в Академии и кого предпочитал держать поближе к себе. Одного из знакомых Джорджа Кирка. А потом еще одного – и план действий моментально складывается в его мозгу. Он надевает на себя личину адмирала Мелори и пропускает несколько стаканчиков с капитаном Пайком – и ныне близким другом семьи Кирков. И совершенно невзначай интересуется делами именитого отпрыска. Совершенно невзначай говорит, что с такими родителями и сынок мог бы стать героем Флота. И совершенно ни на чем не настаивает – просто предложение тому, кто, похоже, от скуки решил загубить себя во цвете лет. В голове Кристофера Пайка зерно сомнений тут же посеяно – этот капитан всегда был сообразительным и находчивым – он донесет до мальчишки эту мысль так, что тот не сможет отказаться. Хоть всерьез воодушевившись, хоть назло и на спор. Он знает, что тот сделает правильный выбор. Верит в это точно так же, как Джим – своей интуиции.
И вот теперь его «светлый образ», заключенный отнюдь не в камне, завершен настолько, насколько это вообще возможно. Дальше дело только за Кирком. А он любуется им напоследок, метафорически отряхивает руки и уходит из Мидгарда. Он сделал все, что мог и хотел – теперь осталось дождаться «плодов» от своего возросшего «семени». И он дожидается – о новом инциденте с «Нарадой» не слышал разве что только глухой. Он усмехается этому каламбуру и выверту судьбы и снова не может не возгордиться – легко, как по нотам, потерять один мир и спасти другой. И выйти при этом победителем, капитаном и героем. А еще через несколько лет повторить этот подвиг – раскрыть заговор в собственных рядах, дать достойный отпор, обманув и сманипулировав, генномодифицированному отребью, превосходящему по всем параметрам, уронить крейсер на город, убив тысячу людей, умереть и восстать из мертвых. Это ли не награда за все его мучения в этом плебейском Мидгарде? Это ли не бальзам на истерзанную душу? Это ли не достоинство, соизмеримое с его собственным эго? Он почти в эйфории.
Ну а теперь это – новая встреча, Фуордос, Тор и новая угроза новому миру. Круг замкнулся. Они снова встретились. И не просто встретились, а открылись друг другу. Но он ни в коем случае не ждет от него ни признания, ни восхищения проделанной работой, ни одобрения выбранного когда-то пути. Один Всемогущий, это домашний питомец любит за каплю заботы и ласки, а творец, художник, деятель никогда не будет ждать каких-либо чувств от собственного произведения – картины, скульптуры или музыкального пассажа. Они же не живые! Они не способны на это! Вот он и не ждет. Зато, как оказывается, «творение» снова вспоминает про свои мидгардские корни и принижает себя до той самой домашней зверушки – требуя чего-то. Ответов, чувств, действий. Хочется закатить глаза и снова скрипнуть зубами от досады – они это уже проходили. Это совершенно другое. И Тору совершенно бесполезно на него давить – взывать к совести, стыдить или пытаться взрастить в нем «отцовские чувства». Быть наравне – это еще не значит соответствовать раз и навсегда. С этого «пьедестала» легко грохнуться и расшибить себе лоб. Поэтому Кирку стоит просто делать свое дело без капли жалости или каких-либо других чувств, и ни в коем случае не просить у Локи ничего – он ему ничего дать не сможет. Он, вообще, все, что когда-либо делал, делал исключительно ради себя.
***
Джим в тихом, контролируемом бешенстве. Как только у них появился хоть какой-то более-менее удобоваримый план действий, так его ярость сразу же улеглась, вернулась в тихое русло, сделав голову холодной и ясной. Именно это позволило ему относиться к Лафейсону как к абсолютно стороннему наблюдателю, актеру второго плана, чья роль важна, но незаметна. Он просто приказал себе забыть о том, что его что-то связывает с этим йотуном. Это не так – и думать не стоит. Но вот когда от действий этой «декорации» стали зависеть чуть ли не все их жизни, вот тогда в нем и проснулась паника. И злость на себя, и шок от ситуации в целом, и обида до кома величиной с кулак в горле. От Лафейсона зависит слишком многое, но, к счастью, не все – и он тут же душит страх на корню. Сейчас ему нужно снова собраться и действовать. Спасать, защищать, убивать. Дать Лафейсону еще немного времени и молиться, чтобы их собственные щиты продержались достаточно долго.
Небольшая группа Тора работает быстро и слаженно: до установки «стены» они здорово потрепали корабли Цехла, после – держат оборону вокруг «Энтерпрайза» и сами стрелять не забывают. Одинсон говорил, что лучше всего сражается на земле, но и в космосе у него неплохо получается. Вот за него, Джим может себе признаться, он почти волнуется. Даже несмотря на его связь с Локи. Но за все то время, что Тор был на корабле, он, пожалуй, ни разу ему не соврал, был максимально открыт и искренен. Опять-таки, в сложившейся ситуации, это дорогого стоит. Но похоже, Одинсон именно такой – храбрый, волевой, честный. Отзывчивый, принципиальный и справедливый. Джим привык слушать свою интуицию, и та довольно уверенно заявляет ему, что вот этому родственнику можно верить.
А еще, вместе с тем, ему больно – это лицо он знает наизусть с самого детства – голограммы с его изображением всегда были при матери. И уже к пяти годам Джим был готов проклясть собственного отца за то, что мама все реже смотрела на него самого, отчим пил все чаще, знакомые намекали на сходство, а незнакомые – сравнивали их, не стесняясь, в открытую. Но с годами голограммы исчезали одна за одной, мама вернулась в космос, Фрэнк ушел, а сам Джим научился игнорировать чужие слова, отсеивать их или отвечать на них так, как они того заслуживали. Но вот сейчас он может воочию наблюдать это сходство – и соглашаться со всеми бессердечными россказнями. Господи, а что сказала бы мама? Джиму страшно это представить. Если правда когда-нибудь до нее дойдет, то она может не выдержать – она уже пережила смерть любимого человека, но как пережить обман и предательство от него же? Нет, он ни в коем случае не должен этого допустить. Лафейсон будет сидеть за решеткой до конца своих дней, а Одинсон останется в Асгарде. Кирк должен развести их по разным концам галактики и не дать им встретиться.