– Капитан… – еле слышно выдыхает вулканец, одним движением садится, подтягивает тело к себе, вцепившись мертвой хваткой, и утыкается лбом в чужой живот.
Он застывает на миг, позволив этому огню опалить себя до самого основания, и тут же сосредотачивается – вулканцы – контактные телепаты – через прикосновение он сейчас почувствует все, что лежит на поверхности. И нужно не дать ему усомниться ни в чем – ни в капитане, ни в тхайла – я дам тебе все, что ты захочешь, дам больше, чем ты потребуешь – и Локи тут же отвечает на призыв. Он зарывается пальцами в чужие волосы, мазнув по кончикам острых ушей, выгибается и подает голос стоном, когда форменную рубашку задирают к подбородку, а горячие губы начинают исследовать кожу на груди и животе. Он почти плавится в этой страсти, спрятав глубоко-глубоко внутри себя сожаление о том, что это не Тор. Или Джим – не на его месте. Спрятав там отголоски страха – подобного обмана могут не простить уже оба. И спрятав надежду на то, что вулканец после «замены» все-таки выживет.
Вот только стоит подумать о Торе и Джиме, как они тут же появляются на горизонте.
– Ублюдок… – злобно выдыхает Кирк, мигом поняв, кто мог занять его место рядом со Споком. Но еще большая ярость ощущается от Одинсона.
Одинсона, который отпихивает капитана прямо в руки доктора, а в камеру ломится так, будто намерен развалить этот корабль на части голыми руками. И у него это почти получается – бронированная, герметичная дверь с натугой поддается и отходит в сторону, Маккой вцепляется в Кирка мертвой хваткой, и больше Тора ничего не задержит. Он отшвыривает Локи к стене, вырвав из чужих рук, словно куклу, и встает перед Споком готовый к немедленному бою. И тот следует – вулканец молниеносно оказывается на ногах, снова рычанием заявляет свои права на чужое и не отводит взгляд от того, кто посмел бросить ему вызов. Хвала всему пантеону Святых – обернись он к настоящему Джиму, и их план вполне мог бы быть под угрозой. Но Тор и Спок уже начинают бой и ничто не сможет их остановить.
Никто и не попытается – Локи отходит в угол и складывает руки на груди, наблюдая за тем, как Одинсон превращает в жизнь диаметрально противоположный план. Шансы которого на успех еще меньше, чем у плана Локи – вызов без связи может и не сработать, а вот в процессе связь можно было бы попробовать заключить. Даже если не с тем, с кем на самом деле хотелось – Лафейсон был готов пойти на этот риск, точно так же, как Кирк доверился Одинсону. Но теперь все решит только поединок.
Вулканец быстр, неистов и несомненно силен, но Тор сильнее – будь они не в камере, а, например, в шлюзе или в анфиладе отсеков, старпом бы летал от переборки к переборке. Сейчас же они только мнут друг другом металлические стены. Разбивают чужие губы, ломают руки и ребра, выбивают из суставов плечи и лодыжки, превращают в кровавое месиво внутренние органы. Ничего красивого в этом бое нет – только животная жестокость, отринувшая любые правила, условия и тактики, только инстинкты, требующие немедленной смерти посягнувшего на чужое, только немыслимая ярость, заставляющая желать чужой крови. И Локи видит очень похожую в Джиме, направленную на него – тот вырывается из хватки доктора, но благоразумно остается на месте, за стеклом – приникает взглядом к Споку и Одинсону, но и на него не может не смотреть. С большим удовольствием Кирк бы сейчас вцепился в его глотку – того, кто посмел осквернить то, что было ему бесконечно дорого. Снова. Лафейсону даже не нужно проникать в его мозг, чтобы знать это наверняка. И он ухмыляется, подзуживая это желание – ничего-то этот капитанчик так и не понял. Но с мидгардской недалекостью он уже смирился, поэтому сейчас может только фыркать на чужие притязания – ничего уже не изменится.
Тору хватает чуть больше десятка минут, чтобы превратить вулканца в еле дышащую отбивную. Сам он при этом выглядит не лучше, но можно даже не сомневаться в его победе. Он когда-то дрался с Халком – это все равно что десять зеленых вулканцев, «потерявших тормоза». Вот только когда старпом падает на пол с остановившимся сердцем, Кирк и сам готов падать, где стоит. Доктор споро вызывает бригаду, торопливо сканирует Спока и беспрестанно ругается, а Джим, вызверившись, очень быстро оказывается возле Локи.
– Я тебя убью! Слышишь?! Я сам тебя убью, если он не выживет!! – Кирк бросается к Лафейсону, успевшему принять свой привычный облик, и хватает его за грудки. А тот даже понять не пытается, как вот в этом-то он смог его обвинить. Но Кирк почти сразу же «объясняет». – Ты и так все у меня отнял! Я не позволю забрать еще и его!
– Отнял? – а Локи злится следом – в чем этот несносный мальчишка пытается его обвинить?!
Он моментально высвобождается из чужого захвата и теперь уже сам нападает – впечатывает Кирка спиной в стену, придавив локтем чужое горло, а другой рукой перехватывая занесенный для удара кулак.
– Эй-эй, Локи… – но они оба не слушают Тора, что с какой-то растерянностью наблюдал за медиками, колдующими над трупом, а потом вдруг спохватился и попытался их разнять, вцепившись в плечо Лафейсона.
– И что же я у тебя отнял? – шипит Локи в лицо Джима. – Свободу, когда выдергивал тебя из машины, что падала в пропасть? Жизнь, когда рассказал Федерации про Тарсус? Цели, желания или стремления, когда рекомендовал Пайку взять тебя на Флот? Или смерть, когда сам умирал, спасая тебя, твою мать и еще 800 жизней?!
С каждым словом Локи сжимает его все сильнее. С каждым словом Джим все сильнее задыхается. И с каждым словом их эмоции становятся все необузданней, наконец прорвавшись наружу.
– Я создал тебя по образу и подобию вот его, – Лафейсон дергает головой в сторону Тора и переходит на горячий злой шепот, только явственней выражая смысл сказанного. – С одной только целью. Чтобы он жил. Чтобы память о нем жила в тебе. А прямо сейчас я сделал все, чтобы тебе никогда не пришлось жить с той болью, с которой когда-то жил я, потеряв его.
Он отпускает Кирка, и тот складывается пополам, кашляя и пытаясь отдышаться. Пытаясь понять, что ему только что сказали. Локи и сам пытается выровнять дыхание и взять эмоции под контроль несколько бесконечно долгих секунд, а когда не получается, разворачивается и стремительно уходит из отсека. Тор дергается следом за ним как на веревочке – бросает на Джима один короткий сочувствующий взгляд, но прямо сейчас Лафейсон важнее всего, и он быстро его догоняет, хватает за руку и тянет в жилые отсеки, где ему выделили каюту. Он не собирается слушать чужих возражений и руку стискивает до хруста – не вырваться – больше он его не отпустит.
А в каюте только и может, что перехватить чужое лицо в ладони и поцеловать со всей страстью на какую только способен. Со всеми теми чувствами, что и его разрывают прямо сейчас.
– Локи… ну какой же ты дурак… – тихо шепчет Одинсон, обнимает его и притирается всем телом к телу брата.
А Локи и не спорит. Дурак – раз принял исчезнувшую метку за смерть Тора – пропасть она могла и с его собственной. Дурак – раз поверил, что ничего важнее этих чувств у него никогда не было и не будет. Дурак – раз решил, что одна жизнь может компенсировать чью-то другую. И уж точно, он – непроходимый глупец, раз считает, что кто-нибудь когда-нибудь сможет понять, принять или простить эти его чувства.
***
К Йорк-тауну они приходят через четверо суток. Огромная орбитальная база встречает их теплым кондиционируемым воздухом, искусственно выращенной зеленью и ослепительным блеском хрома и пластика. Радостная команда почти моментально рассасывается из причального терминала, заполучив наконец долгожданную увольнительную, а Джим ищет в этой толпе только двоих, не зная, сможет ли когда-нибудь увидеть вновь. И находит – Тор оглядывается уже на другом конце просторного зала, взмахивает рукой на прощание и уверенно, широко улыбается. Лафейсон рядом с ним, конечно же, до подобного не снизойдет, и Джим хмурится, пытаясь запомнить их обоих как можно лучше, моргает, а в следующую секунду ни асгардца, ни йотуна нет и в помине. Как будто никогда и не было. Джим бы очень этого хотел, но кривит душой – не может не признать, что отныне он всегда будет думать еще и о них. Почти так же часто, как о матери, Уставе или гибели Вулкана.