– Что ты помнишь из того, что было в карантинном отсеке? – Кирк спрашивает прямо, не собираясь ходить вокруг да около.
Еще через три дня после отбытия из Йорк-тауна Леонард наконец разрешает ему навестить вулканца с серьезными разговорами. Спок бледнее, чем обычно, но уже вполне уверенно сидит на биокровати, прислонившись к поднятому изголовью. Не харкает кровью, не падает в обморок и способен поддерживать беседу без лошадиной дозы обезболивающих.
– Вас и… Одинсона? – Спок еле заметно хмурится, и его ладони подрагивают – кажется, он пытается заставить себя не сжимать кулаки. Джим это движение видит и хмурится сам – он все равно будет гонять его в хвост и гриву – Боунс разрешил.
– Это был не я, а Лафейсон с моим обликом. Есть предположения, почему он это сделал? – старпом молчит в ответ, опускает взгляд на свои колени и нарочно расслабляет руки, а Кирк мысленно чертыхается – он не будет загонять его в угол! Все, что нужно ему прямо сейчас – лишь откровенность!
– Спок, послушай меня. Я не собираюсь на тебя давить, но в тех случаях, когда жизни и здоровью моего экипажа что-то угрожает, я обязан быть в курсе этой угрозы. Даже если это – чья-то физиология. И мне плевать на этичность – мы здесь все в первую очередь офицеры Звездного флота, а я вообще – капитан корабля, несущий ответственность за своих подчиненных. Знаешь, что в таком случае я должен сделать? – и тут же отвечает на собственный вопрос. – Подать рапорт на нас обоих – за ненадлежащее выполнение своих обязанностей.
– Я понимаю, капитан. И готов понести соответствующее наказание, – Спок все еще общается с простыней на своих ногах.
– Не то ты понимаешь, Спок, – Джим силой удерживает вскипающие внутри эмоции и заставляет голос оставаться спокойным и доверительным. – Ты должен был поставить в известность Боунса с самого начала миссии – он мог бы найти решение этой проблемы. Или хотя бы отсрочить ее наступление медикаментозно, если это возможно, до прибытия к специалистам, которые бы тебе помогли.
– Капитан, все случилось слишком быстро и отчасти неожиданно для меня. Вероятность купирования приступа на достаточно время была слишком мала, – теперь Спок принимает покаянный вид, и Джим борется со злостью.
– Спок, ты понимаешь, что нам пришлось тебя убить? Ты умер. Не в бою с клингонами, не от поломок на корабле, не от флоры или фауны какой-нибудь планеты и не от действий какой-нибудь неизвестной расы, – втолковывает капитан то, как он видит эту ситуацию. – От собственной физиологии. И тогда, когда я, как оказывается, мог бы тебе помочь.
Вот на этих словах вулканец все-таки поднимает голову. Его щеки чуть темнеют от смущения, пальцы переплетаются в замок, и он медленно сглатывает, анализируя сказанное.
– Боунс передал мне то, что ты успел ему рассказать. А выбранная Лафейсоном оболочка довершила картину. И я повторяю свой вопрос: почему ты мне ничего не сказал?
Старпом молчит, а Кирк неожиданно даже для себя расслабляется – для него эта часть была, пожалуй, самой сложной для восприятия – дальше должно быть легче.
– Если… если доктор Маккой рассказал вам, тогда вы должны понимать, что партнер… для нашего вида в этот период крайне важен… – Спок говорит обреченно, будто на эшафот шагает – бесцветно, тихо, безэмоционально. – Я не мог заставить вас…
– С чего ты взял, что меня нужно было бы заставлять? – резонно вопрошает Кирк. – Ты знаешь, что для любого из вас я готов на все.
– Для любого, – выделяет Спок, и Кирк тут же его перебивает.
– Да. А для тебя – и вовсе на невозможное. Если бы ты пришел ко мне с этим раньше, думаешь, я пошел бы на связь по принуждению? Только потому, что обязан сохранить тебе жизнь любым способом?
Вулканец хмурится, силясь понять капитана и, одновременно, боясь обнадежиться.
– Спок, я пытаюсь сказать, что ты мне нравишься и мы могли бы встречаться, если ты ко мне чувствуешь тоже самое, – разъясняет Кирк. Он не краснеет и не смущается – ему все еще больно оттого, что Споку, его другу, пришлось скрывать что-то от него под страхом смерти. – И тогда никому бы не пришлось умирать…
– Капитан, это тот вид связи, что я бы не смог разорвать, а это – уже не то, за что вам необходимо брать ответственность, – голос Спока крепнет, и всем своим видом он выражает и недовольство от непонимания ситуации, и обреченность, и муку.
– А почему ты решил, что для меня это стало бы чем-то… недолговременным? – Джим фыркает и уже совсем забывает о напряжении – вот этого вулканца он знает – упертого, категоричного и самонадеянного. Его он может переспорить. – Ты сейчас пытаешься обесценить те мои чувства, о которых еще даже не знаешь.
Спок открывает и закрывает рот, принимая этот аргумент, а Джим вздыхает и смиряется – со старпомом иногда очень сложно. Иногда – невыносимо. Но, пожалуй, именно эту его неотъемлемую часть Джим предпочел бы только упреждать, а не сводить на нет. В конце концов, в их спорах тоже частенько рождалась истина, так что Кирк бы и не чувствовал всего этого, если бы вулканец был другим.
– Дай мне руку, Спок, – он принимает решение и по привычке, сразу же ему следует – больше никаких вулканских смертей. Он протягивает ему свою и истово надеется, чтобы тот сейчас все-таки уступил своей человеческой части.
Спок медлит несколько мучительно долгих секунд, но все-таки протягивает левую ладонь внутренней стороной вверх и укладывает ее в пальцы капитана.
– Обещаю, что легче от этого наверняка не станет. Возможно, станет даже хуже. Но еще я знаю, что ты – самый близкий человек, который у меня когда-либо был и будет. И я не намерен тебя терять. Ни за что.
Он легко сжимает чужие пальцы, чувствуя нарастающую дрожь Спока, и подбадривающе ему улыбается.
– Джим… – Спок неверяще и ошеломленно смотрит на него, но не пытается вырваться.
– О, наконец-то, я снова «Джим», – Кирк фыркает, напоминая о любви вулканца к официозу, а потом скалится еще шире, вспомнив о тех традициях, нормах и поведениях вулканцев, о которых знало большинство – он указывает на их переплетенные пальцы. – Это ведь вулканский эквивалент поцелуя, правильно? Но ты ведь не будешь против еще и обычных, человеческих?
– И всего остального, – Спок кивает, не сводя с него глаз. Неосознанно тянется к Кирку, и тот считывает его движение и двигается сам – тут же прижимается к чужому рту, сухому и прохладному, на несколько секунд, а потом медленно отстраняется.
– Хорошее начало, – удовлетворенно кивает он, чувствуя, как ладонь в его руке теплеет и перестает дрожать.
– Капитан… – Спок звучит и с облегчением, и осуждающе, и с радостью. В нем сейчас столько всего, что Кирк улыбается до боли в мышцах – у них впереди еще столько всего неизведанного, того, что они еще никогда не пробовали, не видели, не ощущали. Но теперь все это они будут делить вместе, и вполне могут не только получать удовольствие в процессе, но и никогда не устать от этого.
Этого – любви или чего-то большего друг к другу.
– И опять – «капитан». Ты никогда не изменишься, правда?
***
Тор больше не собирается ждать и часа. На «Энтерпрайзе» он то злился, то был расстроен его словами. А еще – молчалив и задумчив, по всей видимости, решая, что все-таки сказать брату и как. Высадившись на Йорк-тауне и попрощавшись с Джимом, он ведет Локи в первое же относительно уединенное место – вот теперь он готов говорить.
– Локи, послушай, – они останавливаются у скамьи в небольшом парке – искусственное освещение блекнет, напоминая о наступающем вечере, и прохожих здесь не так много. – Я больше не буду за тобой гнаться.
Лафейсон вскидывает бровь, совсем не наигранно удивляясь, но Тор не дает сбить себя с толку.
– Мы всю жизнь соперничали друг с другом, ненавидели, презирали, но теперь я понимаю, насколько мы оба заблуждались. Я больше не хочу и не буду требовать от тебя какого-либо ответа – я уже знаю о твоих чувствах. И хочу их разделить. Но если ты продолжишь во мне сомневаться, я не буду настаивать на чем-либо. И не буду больше тебя искать. Я останусь в Асгарде, и если ты когда-нибудь что-нибудь решишь, я буду ждать тебя там.