Я еще раз для верности проверил работу радиолокационного прицела, он действовал нормально.
Наблюдавший за полетом бомбардировщика и наших истребителей Чесноков скомандовал командиру воздушного лайнера: «Запуск!»
— Понял, — ответил летчик. — Произвожу запуск.
Чтобы не обогнать бомбардировщика, мы теперь летели на самой маленькой скорости, на которой перехватчики могли только держаться в воздухе, не сваливаясь в штопор. Ждали, когда с бомбардировщика запустят двигатель на летающей реактивной мишени.
— Запуск произвел! — доложил наконец летчик бомбардировщика. И, помолчав мгновение, сообщил, что пускает мишень.
Она отцепилась от бомбардировщика и камнем стала падать вниз. Я даже испугался, подумал, что на мишени отказал двигатель. Но, пролетев метров восемьсот, она перешла в горизонтальный полет и стала быстро наращивать скорость, так быстро, как, пожалуй, не могли это сделать мы на своих истребителях.
«Только бы не потерять цель», — думал я. Она так плохо просматривалась сзади, напоминая по очертаниям маленький красный крестик.
Мне было труднее, чем Лобанову и Шатунову, которые шли за мной и ориентировались по моему самолету.
Перед полетом Чесноков предупредил нас:
— Вы не старайтесь искать цели на экране индикатора, только время потеряете и момент стрельбы упустите. Сразу же выходите в режим захвата и смотрите на «птичку» в прицеле.
Я так и сделал. «Птичка» вспыхнула и начала увеличиваться в размерах. Вот она уже стала соответствовать по своим размерам дальности, на которой можно стрелять.
— Пуск?! — запрашиваю я у сопроводителя и тотчас же слышу ответное:
— Разрешаю.
Я наложил «птичку» на центральную марку прицела и нажал на кнопку стрельбы.
Самолет встряхнуло, точно он наткнулся на какую-то невидимую преграду. Это автоматически сбавились обороты на двигателях, чтобы они не остановились при сходе снарядов, которые создают разрежение перед всасывающим каналом. Теперь-то я это хорошо помнил.
Сначала я увидел дым, а потом и снаряд, вынырнувший из-под плоскости. Я знал: теперь он шел по невидимому тоннелю, пробитому в воздухе лучом прицельной антенны, которая была направлена мною с помощью прицела на летящую впереди цель.
Я видел, как снаряд врезался в сопло самолета-цели и там взорвался. Черный дым и жирное красное пламя, а потом дождь мелких обломков, посыпавшихся в море, — вот все, что осталось от самолета-цели.
Но я знал, что мишень была бы поражена, если бы даже снаряд и не попал в нее. Он взорвался бы, когда проходил на самом близком удалении от цели.
— Молодчина, Лешка! — услышал я голос Лобанова, забывшего в эту минуту и о правилах радиообмена, и о том, что ему теперь придется стрелять только завтра.
«Вот так будет с каждым, кто сунется в наше небо», — подумал я.
Чесноков тоже похвалил меня и велел всем возвращаться на аэродром.
Теперь Лобанов и Шатунов летели так близко, что я хорошо видел их лица. Они были светлы и спокойны, как голубое небо, которое с огромной скоростью рассекали наши истребители, как море, которое плескалось внизу под нами, как солнце, блестевшее на крыльях наших самолетов.
