— Вы нас познакомите с ним?
— Сами познакомитесь. Классный летчик. Большой непоседа. Его здесь зовут Летучим Голландцем.
Когда мы вылезли из-за стола, капитан отозвал меня в сторонку.
— А для тебя, свет Алеша, у меня особый разговор, — его черные глаза хитровато блестели.
— Что такое?
Сердце вдруг забилось чаше.
— Нет, не отгадаешь, лучше и не пытайся. Иди отнеси конспект и пойдем.
— Куда?
— Увидишь.
Мы шли молча. Я дважды пытался заговаривать с Кобадзе, но он вел себя словно глухонемой. Он любил удивить человека, ошарашить. И тут уж ничего не поделаешь… Такой у него был характер.
Миновали один дом, второй, третий, завернули за угол и прошли еще два квартала. Остановились у подъезда невысокого особнячка. Кобадзе нажал на кнопку звонка. Послышались тяжелые, увалистые шаги.
— Иду, иду, дорогой мой, — голос этот мне незнаком, хотя в говоре было что-то родное, ярославское.
Я посмотрел на капитана. Он подмигнул и улыбнулся, готовый насладиться впечатлением от предстоящей встречи.
Дверь открылась, и я увидел в полумраке невысокую, крепкую, полногрудую женщину, подстриженную под мальчика.
— Ах, это вы, капитан! И вместе с ним? А нуте-ка тащите его на свет божий! Сейчас буду с ним расправляться.
Кобадзе взял меня за локоть.
— Пойдем, пойдем! Не упирайся, как бычок, и, пожалуйста, не бодайся.
Я ничего не понимал и считал, что это очередная шутка капитана, но на этот раз не очень-то удачная и уж совсем неуместная.
В комнате я остановился. Женщина повернулась ко мне, и я узнал ее.
— Алевтина Максимовна!
— Она самая. — Моя односельчанка и, если так можно выразиться, авиационная крестница протянула мне полные, по-мужски сильные руки. — Не ожидал?
Мог ли я думать об этом! Последний раз я видел Алевтину Максимовну лет шесть назад. Она приехала на летние каникулы в деревню с чемоданом книг, очень нужных нам, ребятам. Отныне все вечера мы торчали в доме кривого деда Максима, отыскивали в авиационных фолиантах причину поломки нашего планера. И не нашли. И вот тогда она, слушатель инженерной академии, пришла к нам на помощь.
Мы привели ее в сарай, где с зимы висел подвешенный к стропилам планер.
— Все понятно, — сказала Алевтина Максимовна, мельком взглянув на распластанную под крышей птицу из полотна и дерева. — У вас неправильно рассчитана аэродинамическая схема.
— Помогите же нам исправить ее!
— Мальчишки вы мои! Это невозможно. У нас с вами не хватит знаний.
Несколько иными словами, но она сказала нам примерно то же, что еще зимой сказал мой отец, вправлявший моему приятелю вывих, полученный при поломке планера. У нас не было седьмого пера. Вот тогда, после ее напутственных слов, я и уехал с Кирюхой и Сенькой в город, чтобы поступить в аэроклуб, а потом в авиационное училище.
Теперь это позади. Я второй год уже служил в авиационном боевом полку. Кобадзе, конечно, ей рассказал об этом, и об успехах моих, наверно, тоже.
— Да, признаться, не ожидал увидеться с вами, — сказал я Алевтине Максимовне, уже наполовину догадываясь, почему она здесь. — Но я рад безмерно и хочу скорее знать, как же все это произошло? И каким образом вы познакомились с Кобадзе?
— Все узнаешь. Сначала разденься. Вон капитан не ждет приглашения. Вешайте на этот крючок, а теперь проходите к столу.
В прихожей раздался звонок.
— Ну вот и он пришел, — Алевтина Максимовна облегченно вздохнула и пошла открывать. — Не могу привыкнуть не волноваться, когда муж летает.
Я посмотрел на капитана, расположившегося в кресле как у себя дома.
— Что это значит, Гиви?
— Встреча старых друзей, — улыбнулся Кобадзе и пригладил ногтем усы-шнурочки. — Ты доволен?
— И он спрашивает! Но кто еще должен сюда прийти?
— Не опережай хода событий, — капитан взял со стола развернутую газету, но поспешно водворил ее на место. Под газетой оказались тарелки с какими-то закусками.
В комнату вошел седовласый полковник с рыхловатым усталым лицом. Да, тот самый, которого назначили ответственным за нашу группу.
— Знакомьтесь: Спиридон Афанасьевич! — крикнула хозяйка из кухни.