недавно решила открыть свой собственный ресторан?
Гвен открыла свое заведение? На Манхэттене? Здесь в Денвере? Было столько всего,
о чем я хотел спросить, но я понятия не имел, с чего начать и было ли у меня на это право.
Когда ни один из нас ничего не сказал, Мисси поставила свое пиво в раковину, взяла
свое пальто и сумочку с табурета, обняла Гвен и прошептала что-то ей на ухо, чего я не
расслышал.
— Пожалуй, я пойду. У меня свидание с одним женатым адвокатом. Ведите себя
хорошо, — сказала она с легкой смешинкой в голосе.
А потом Мисси ушла, оставив меня и Гвен, смотревшими друг на друга в неловком
молчании. Какое-то время единственным звуком был фильм «Форсаж» на заднем плане. Я
хотел пробиться сквозь напряжение, разделявшее нас, и притянуть Гвен в свои объятия,
поцеловать ее, зарыться лицом в ее шею и вдохнуть запах ее кожи, которая всегда пахла
корицей. Но не мог — я был лишен такой привилегии.
— Я принес крабовые пироги, — сказал я, наконец, немного жестко и официально. Я
ненавидел это.
— И острый соус, который, как ты знаешь, я просто обожаю, — сказала она,
подтверждая, что мне определенно следовало прийти с чугунной сковородой. — Ты
приготовил крабовые пироги сам или ходил с визитом к морозильной камере в бакалее?
— Прояви ко мне хоть капельку уважения. Конечно, я приготовил их. Я даже
добавил порезанный кубиками перчик «халапеньо», — сказал я, надеясь, что упоминание
секретного ингредиента, который она добавляла в ночь открытия Stonestreet’s, могло, по
крайней мере, заставить ее улыбнуться.
Гвен пожала плечами, как будто это вообще не имело для нее никакого значения.
— Ты мелькаешь во всех новостных заголовках беспрерывно. Я предположила, что
ты был слишком занят для домашней готовки.
— На самом деле все это внимание превратило меня в кого-то вроде затворника. —
переступая с ноги на ногу, я крепче сжал тарелку в руках, мои пальцы по-прежнему
зудели от желания коснуться ее. — Это предоставило мне время для раздумья.
— О чем?
— Обо всем, Гвен, — сказал я. От моего ответа черты ее лица смягчились —
говорить все сейчас или уже не вспоминать об это никогда. — Мне нужно, чтобы ты
знала, что я настаиваю на своем решении играть в прошлое воскресенье. Если бы я не
сделал этого, то всегда думал бы о том «а что если».
— Значит, это стоило того? — спросила она.
— Да, это было потрясающе, спустило меня с облаков на землю, и еще это был
целый калейдоскоп других вещей, о чем я всегда мечтал, — я поставил бутылку соуса
Fred’s Five Pepper Insanity и тарелку на столешницу, от уголка, где порвалась
алюминиевая фольга, поднялась тонкая струйка пара. — Но еще ты должна знать о том,
что победа, кубок в руках — все это не было в полной мере тем, что я всегда представлял
себе. Чего-то не хватало.
— Тогда, что же это было? — спросила она, ее голос был настороженным, но
любопытным. — Если это не было тем, что ты представлял, тогда, как это могло стоить
всех рисков?
— Это было... облегчением, — сказал я. — Не пойми меня неправильно. Я горжусь
всем, что сделал, чего достиг в своей карьере, но я должен был чувствовать нечто
176
большее. Суть в том, что я не приложил никаких усилий для того, чтобы оценить все, что
ты говорила о моих ожиданиях и о достаточной любви к спорту, чтобы посвятить этому
всю свою жизнь.
— Именно это сподвигло тебя на то, чтобы сделать неожиданное заявление о
завершении карьеры? — спросила она.
Я кивнул.
— Я люблю футбол, всегда так было и всегда так будет. Но не это моя цель —
больше не моя цель. Это не то, что я представлял себе, когда задумался о следующих
пяти-десяти годах. Но с тем, что чемпионат стоял между мной и моим будущем, я не мог
заглядывать так далеко вперед, — я сделал глубокий вдох и продолжил. — Когда
конфетти вокруг меня опускались на землю, репортеры выкрикивали свои вопросы, я
понял, что, в конце концов, ничего из этого не было по-настоящему значимым, потому что