там не было тебя, чтобы разделить этот успех со мной.
Она втянула воздух, ее глаза широко распахнулись, но для меня этого было
достаточно, чтобы увидеть проблеск надежды в глубине ее карих глаз.
— Если бы не футбол, то чему бы ты хотел посвятить свою жизнь? — спросила она.
— Пока не могу сказать точно, но у меня по-прежнему есть дела в ресторане и
благотворительный фонд по борьбе с раком яичников, так что мне есть чем заняться. У
меня есть время, чтобы решить чем заниматься, — я немного помедлили, а потом обогнул
тумбочку так, что теперь мы были настолько близко, что я мог протянуть руку и убрать
волосы с ее плеч. — Дело в том, что для меня не имеет значения, чем я занимаюсь до тех
пор, пока со мной рядом есть ты. Я прошу у тебя прощения за то, что не слышал тебя и не
воспринимал твои возражения всерьез. Я вел себя эгоистично, безответственно и отметал
прочь все твои переживания.
Вздохнув, Гвен отвернулась от меня и сосредоточилась на деревянных полках,
служивших украшением стены, где стояли в ряд покрытые эмалью голландские жаровни.
Когда она снова посмотрела на меня, ее губы были сжаты в тонкую линию из-за
разочарования или гнева — в этом я не был уверен.
— Ты не отметал прочь мои переживания, Логан. Ты вообще полностью отстранил
меня от процесса принятия решений.
— Если бы я мог вернуться назад и повести себя по-другому, я бы так и сделал, но
ты ни разу не дала мне ни единого намека на то, что хотела чего-то постоянного со мной,
— сказал я, поднимая ладони в жесте, выражавшем поражение. — Мне никогда не
приходило в голову, как мои поступки могли бы отразиться на «нас», когда «нас» не было.
Ты отказалась впустить меня в свою жизнь, Гвен, — после паузы я добавил. — И ты была
не единственной, кого не допускали до принятия каких-то решений.
Она закусила губу и кивнула.
— Я знаю. Я много думала и приняла кое-какие решения.
— Правда? — спросил я, предвкушение и мрачное предчувствие начали зарождаться
в груди. — Крис сказал мне, что ты поехала в Нью-Йорк.
Гвен снова кивнула.
— Насколько я не согласна с твоим выбором носить форму, настолько же ты был
прав в том, что я была трусихой.
— У тебя были на то свои причины, — сказал я.
— Да. И они по-прежнему есть, — медленно, она опустила руки по бокам, ее поза
стала расслабленной. — Мне было не так просто принять это, признать, чего именно я
177
хочу. Особенно, когда я хочу этого так сильно, что мне страшно, что будет со мной, если я
не получу это — или если это упорхнет от меня.
— Но это не означает, что ты, по крайней мере, не попыталась, — сказал я.
— Тебе так легко говорить об этом, — она подняла руку, когда я хотел возразить. —
Я не имею в виду что-то плохое. Но ты вырос в доме, где восхвалялся успех. Твой отец
отличный пример того, что случается, когда все идет так, как надо.
Со слов Гвен все звучало так идеально. Как будто я не находился под непрерывным
прессингом, контролем и под непрерывным напряжением, потому что должен был
превзойти своего отца. Как будто все это не грозилось каждый день пустить меня ко дну.
— У его успеха есть темная сторона. Мне понадобилось много времени на то, чтобы
обозначить, что значит победа лично для меня, а не то, как ее видит он. Я до сих пор
работаю над этим.
— Логан, я признаю, что, должно быть, сложно соответствовать этому, но как бы
там ни было, ты видел, что бывает, когда это не так. Когда тяжкий труд, преданность делу
и решительность оправдываются, — сказала она. — Но я видела, что случается, когда
этого не происходит. Когда ты жертвуешь всем снова и снова. Все ради того, чтобы
приблизиться к своей мечте, и когда тебе на мгновение кажется, что она принадлежит
тебе, ты можешь только наблюдать за тем, как она ускользает от тебя.
Гвен смотрела сквозь меня, сосредоточившись на телевизоре. Спустя какое-то время,
она покачала головой, словно освободившись от своих воспоминаний, и встретилась со
мной взглядом.
— Я знаю, что неудача может сделать с человеком, как она может изменить его,