— Утверждать? — спросил я, поднимая бровь.
Она кивнула.
— Я думаю, что давным-давно, как в сказке, ты влюбился в футбол. Точно также как и я когда-то влюбилась в кулинарию. И хотя я верю, что часть тебя по-прежнему любит футбол и то, что он собой олицетворяет, я также думаю, что те чувства омрачены ожиданиями и давлением в том, что касается контракта ведущего квотербека, — Гвен прижалась ко мне своим телом, глядя на меня так, как будто ей были известны мои самые потаенные секреты. — Я смотрела практически каждую игру в этом сезоне, и не похоже, чтобы тебе было слишком весело за все эти дни.
— Потому что владельцы не платят мне миллионы долларов за то, чтобы было весело. Они платят мне за игру. За выигрыш в чемпионате. Поэтому, если это означает, что меня должны поколачивать, то так тому и быть, — сказал я, мой голос был наполнен досадой, мне так хотелось, чтобы она поняла мою точку зрения по этому вопросу хотя бы раз. Любовь к игре, желание победить и при этом оставаться профессионалом, не должны быть взаимоисключающими. — В конце концов, это работа, Гвен, и я должен выполнить ее любым способом, который был бы самым эффективным и действенным. Тоже самое делаешь и ты каждый раз, когда затачиваешь ножи и завязываешь фартук. Я думал, что ты как никто другой могла бы понять меня.
Мы снова смотрим друг на друга, схлестнувшись в каком-то состязании, и как и до этого, победил я.
Она отвела взгляд, ее внимание сосредоточилось на лисице, скакавшей по покрытом инеем газону.
— И что за дела с вечеринкой? — спросила она через какое-то время.
— Это благотворительный фонд, занимающийся исследованием рака яичников, который мы организовали с отцом, — сказал я. — В этом году меня попросили произнести речь, в частности рассказать о той борьбе, что вела моя мама, и о том, каким она была человеком.
— Это так… важно.
— Так и есть.
— Но? — спросила она, наконец, посмотрев на меня.
Я провел по своей челюсти и вздохнул.
— Как я должен начать разговор о самом лучшем человеке, которого я знал?
Выражение лица Гвен смягчилось.
— Джейн была необыкновенной, Логан, — сказала она, пропуская между своих пальцев волосы у меня на затылке. — И я понимаю, что рассказ о том, каким человеком она была, не может свестись к банальной речи. Поэтому вместо этого подумай о том, что ты услышал ее голос в своей голове, и тот, что самый громкий, что он тебе говорит? И чтобы там ни было, возможно стоит начать именно с этого.
Я раздумывал над словами Гвен, припоминая все маленькие «уроки», которыми мама обычно делилась и которые в то время звучали как нечто банальное, но сейчас позволяли мне успешно шагать по жизни — проявлять истинность и доброту, жить с определенными убеждениями и целью, всегда быть честным. Были еще и другие, как те настоятельные призывы сражаться за каждое мгновение, даже за плохое, и быть терпеливым с отцом, сейчас, после ее ухода, моя поддержка была нужна ему как никогда.
Внезапно, кое-что всплыло в моей памяти, то, что говорила мне мама незадолго до своей смерти, нечто, о чем я не думал с тех пор: «Однажды ты встретишь правильную женщину, Логан. И когда это произойдет, ты узнаешь, что это именно она, потому что единственным и самым непреодолимым будет для тебя не желание проводить каждую минуту своей жизни с ней, а страх потерять ее. Поэтому, сообщи о своих намерениях, прежде чем ты утратишь такую возможность».
И показалось, что все, что было окутано туманом, вдруг прояснилось. Я хотел всего этого вместе с Гвен, и если у нас был хоть какой-то шанс на настоящие отношения — на совместное будущее — тогда должна быть прочная основа из доверия и честности между нами. Проблема была в том, что я не знал, чувствовала ли Гвен то же самое — или могла ли почувствовать когда-нибудь то же самое. Я мог бы стать всем, сделать все, что в моей власти, чтобы показать ей, что я не был Стивеном, и что мы с ней представляли собой нечто большее, чем то, что у нее было в Сан-Франциско. Но этого могло быть по-прежнему недостаточно, особенно, если она уже все решила.
— Мама бы сказала мне пойти за тем, чего я желал, со всем, что у меня есть. И прямо сейчас единственное, чего я хочу, это ты, — я дотронулся до ее лица, едва касаясь ее скул. — Лежать на диване и смотреть с тобой фильм после игры. Чтобы ты сидела на столешнице, в то время как я пытаюсь приготовить обед для тебя. Хочу, чтобы ты обнимала меня в моей постели поздно ночью и рано утром. Но больше чем это, больше всего я хочу, чтобы ты была женщиной, идущей со мной под руку на публике и когда мы одни, но особенно на вечере в память о моей матери.
Мои слова зависли в пространстве между нами.
Ее рука оставила мою шею, когда она освободилась от моей хватки.
— Логан, — никогда мое имя не звучало так тяжело, так громко. — Мы уже разговаривали об этом.
Даже несмотря на то, что я ожидал такой реакции, меня охватило разочарование.
— Нет, это ты говорила об этом, — сказал я.
Она покачала головой, как если бы я был совершенно неразумным.
— Тогда, почему я должна объяснять тебе снова, что я не хочу привлекать к себе такого внимания?
— Потому что ты на самом деле в прошлый раз ничего не объяснила, Гвен, — сказал я. — Ты просто приняла решение и ожидала, что я соглашусь с ним.
— Я, честно говоря, не припоминаю, чтобы ты жаловался прошлой ночью, — сказала она, ее голос был полон сарказма.
Я вздохнул и потер свои глаза.
— Я готов признать, что у нас нет проблем в том, что касается постели. Но тогда, это имеет смысл, потому что мы на самом деле едва ли разговариваем друг с другом.
— Правда? Потому что я думаю, что мы общаемся просто прекрасно. До этих самых пор, когда ты решил изменить свои устремления в том, что касается меня.
— Боже упаси, если я хочу взять тебя с собой на ужин в память о моей матери, где другие люди могут увидеть нас вместе, — сказал я.
Поднявшись с дивана, она скрестила руки и практически прокричала:
— Потому что это не просто ужин. Это публичное заявление всему обществу.
— Чушь полная. Это личное. Это признание того, что мы вместе и это не интрижка, в чем ты продолжаешь себя по-прежнему убеждать, — сказал я, мой собственный голос стал громче, потому как параллельно с ним росло и мое раздражение. — Почему тебе так сложно признаться в этом? Чего, черт побери, ты боишься? И почему мне постоянно кажется, что ты одной ногой уже за дверью?
Вот оно, это шанс для нее прояснить все, рассказать мне о том письме, которое я нашел. Но Гвен не дрогнула, никак не показала, что мои слова задели ее за живое.
— Ты требуешь от меня обязательств, но откуда мне знать, что если я начну полагаться на тебя, начну доверять тебе, то ты не щелкнешь пальцами и не соберешься поменять меня на очередную модель? — спросила она. — Ты босс, и поэтому ты единственный, у кого здесь есть власть, Логан. Давай не будем забывать об этом.
— Когда ты поймешь, что я не Стивен? И я, откровенно говоря, думаю, что это настоящее оскорбление, что ты по-прежнему думаешь, что я способен повести себя с тобой также как и он, — я сделал глубокий вдох, пытаясь не позволить моему разочарованию и злости поглотить меня. — Я готов выставить себя на всеобщее обозрение — я хочу быть у всех на виду с тобой — без какой-либо защиты, рискуя получить жесткий отпор, но мне нужно, чтобы ты хотела того же самого.
Она вздохнула и посмотрела в окно, ее отражение в стекле напоминало призрак.
— Ты меняешь правила, Логан, и просишь о том, что я не совсем уверена могу дать тебе.
— Я не говорю тебе — все или ничего, — я подошел, чтобы встать перед ней, с осторожностью соблюдая дистанцию. — И я не предлагаю размещать объявление в газете или устраивать совместное интервью.
Ее глаза искали мой взгляд, ее выражение стало серьезным, но таким опасливым.
— Тогда, о чем ты просишь?
— О том, чтобы ты прекратила вести себя так, как будто все неправильно и настолько хрупко, что сломается от малейшего взгляда. И когда я буду говорить речь о моей маме самым публичным способом из всех возможных, ты будешь сидеть за столом в ожидании моего возвращения. Я хочу, чтобы ты была там со мной, Гвен. Ты нужна мне там, — сказал я, проводя подушечкой большого пальца по ее нижней губе. — Я надеюсь, что однажды, ты позволишь мне заполучить тебя навсегда, но прямо сейчас я прошу тебя быть моей девушкой.