Макария, которая как раз обходила тумбу со стороны папы, подтвердила, что да, нездорово. Тот коротко усмехнулся, и, не открывая глаз, сообщил, что ужасно устал, и еще у него кружится голова, но, по крайней мере, он не лежит без сознания, как Танат, и не валяется вокруг фрагментами, как Зевс.
— Хоть ты посиди спокойно, я сейчас разберусь с этими нежными хтоническими чудовищами, приду и буду гладить тебя по голове, — мрачно пообещала Персефона, и снова переключилась на Гекату. — А ты лежи.
Макария обошла двух испуганно отползающих при виде нее амазонок (видимо, Артемида еще не успела объявить им об амнистии) и догнала решительно направляющуюся к воронке Геру:
— Давай я понесу ножку Зевса, — предложила царевна. — Пусть у тебя руки будут свободны.
— Ну, это же все-таки мой муж, — хихикнула царица цариц. — Хотя… а, ладно, неси, на мой взгляд, это не самая ценная его часть, — она наклонилась над воронкой, всматриваясь в что-то на дне и… — А-а-а-а-а!!!
На визжащей Гере тут же скрестились взгляды всех присутствующих, включая тут же подскочивших и принявшихся испуганно отползать нимф.
— Что там, что там? — завопила Макария. — Там Зевс?! — она вгляделась в нечто, шевелящееся на дне воронки, — И-и-и-и-и-и-и!!!
Зрелище действительно было впечатляющим — хотя и не совсем понятным.
— Да что там? — крикнула Персефона, — Геката, я кому сказала, лежать?! Аид, стой! Сиди!
— Там, — задыхаясь, начала Гера, оттаскивая Макарию, которая перестала визжать и сама уже пыталась объяснить, — Там Афродита…
— Арес, — перебила ее Макария. — Да Арес это!
— Накаченная, как мужик…
— Арес — блондинка…
— Две задницы…
— Три ноги, руки… одна, две…
— У Афродиты спина волосатая, как…
— …четыре руки!..
— … и женская грудь!.. Одна! Странно, их должно быть минимум две…
— Да что там происходит, вы можете объяснить нормально! — Персефона решительно вклинилась между Герой и Макарией, опустила глаза в воронку и выдала сложную лексическую конструкцию.
— Ну что, — ехидно уточнила Гера, — может, ты сможешь объяснить это нормально?..
Мама набрала воздуха в грудь; папа Аид тихо подошел сзади и положил руку ей на плечо, и она перехватила его за локоть; наплевавшая на все указания Геката подобралась слева, и, машинальным жестом поправляя вуали, с искренним любопытством уставилась в воронку всеми имеющимися глазами, и, наконец, с другой стороны воронки раздался болезненный стон Владыки Олимпа:
— Что происходит?.. Гера?.. Что это за нога у тебя в руках…
— Твоя, дорогой, — мгновенно повеселела царица цариц, бросаясь к мужу.
— Мои при мне, — без особой уверенности в голосе прохрипел Зевс. — Их же две было, да?
— Тогда, — констатировала Макария, снова заглянув в воронку. — Это нога Аресофродиты. Или Афродитареса.
Часть 4. Глава 33. Арес и Афродита
— Или Афроареса…
Резкий, неприятный голос этого надоедливого создания (как будто Персефона и правда исхитрилась зачать Макарию не от него, Ареса, а от дядюшки Аида, иначе откуда такой мерзости на свет появиться) ввинчивался в уши — хотелось закрыть их руками.
Перед глазами все плыло, изображение никак не желало собираться в цельную картину. Точнее, хотело, но охват этой картины получался слишком уж разноплановым. И ракурс был непривычным — словно у Афродиты появилось парочка дополнительных глаз.
«У Ареса», — возразил внутренний голос.
«Нет, у Афродиты», — возмутилась она. — «Я — Неистовая Афродита, прекрасная покровительница кровавой войны, когда я появляюсь на поле брани, в меня все влюбляются и…», — он встряхнул головой, потом встряхнул второй головой, и, открыв свой прекрасный ротик, выругался в адрес мерзкой Макарии, ее надоедливой матери Персефоны и ее сволочного любовника дядюшки Аида, чья мерзкая привычка лезть не в свое дело испортила им всю Концепцию.
Потом она кое-как утвердилась на трех ногах — четвертую, как он помнил, оторвало во время взрыва — и испустил поток ругательств в адрес тупицы Афины, из-за любви которой к несовместимым компонентам ее, Афродиту, чуть не разорвало пополам, а потом соединило с Афродитой, то есть с Аресом — в общем, соединило. И без фаллоса, к сожалению — они специально осмотрелись со всех сторон. А все Афродита… тьфу! Арес!.. если бы Арес соизволил предупредить Афродиту о том, что подлая Артемида переметнулась на сторону Персефоны, а Аид ухитрился освободиться… если бы Афродита не принялась делить Аресово достоинство, они бы… они бы…
Ну уж нет! Если кто действительно и был виноват во всем, так это их мерзкий подземный дядюшка.
Аид… он стоял, и тень вырывалась из его рук, и алчный багровый свет (да что ж Афина намешала в этом котле) не мог добраться до тех, кто был под его защитой… и Зевс — тень тоже защищала его — метал в этот свет молнии, одну за другой, выдыхался, выбирал свою силу до дна, но все же не отступал.
«Помоги мне!», — завизжала тогда Афродита, когда багровый свет пополз к ней. — «Защити!..»
«Иди и Левку спроси», — усмехнулся тогда Аид, он не задумался ни на секунду. — «А ты», — он посмотрел на Ареса, — «Иди и спроси Персефону».
Багровый свет подхватил и Ареса, и Афродиту, сжал в обжигающих объятиях, стискивая, соединяя воедино, и последнее, что они (оба) видели — усмешку, скользнувшую по губам их подземного дядюшки, и пристальный взгляд его темных, насмешливых глаз.
«Все лучше, чем в Тартар, не правда ли?»
Потом, кажется, Зевс швырнул еще одну — последнюю — молнию, и упал, и Аида тоже швырнуло на колени, но он, эта сволочь, сволочь, до последнего продолжал улыбаться, и даже когда тень уже рвалась, не выдерживая напряжения, он, тоже падая, одними губами сказал что-то про песцов.
Да, их дядюшка был виноват во всем, но он явно и подумать не мог, что его бездействие поможет Афродите и Аресу слиться воедино, что породит новую, прекрасную жизнеформу, гораздо, гораздо более совершенную, чем эти жалкие боги. Эх, если бы еще и ногу не оторвало…
А там, наверху, эти жалкие, неполноценные существа, которые влезли и нагло испортили их зелье и их Концепцию, совещались, пытаясь решить, что делать с ними, с Неистовой Афродитой и Прекрасным Аресом в одной привлекательной амфоре.
Персефона и ее гадкая доченька предлагали оставить все как есть, дядюшка, он же племянник Аид, виновник их краха, коварно отмалчивался и явно что-то замышлял, изменница Артемида и непонятно откуда появившиеся Асклепий, Аполлон и Гефест предлагали как-нибудь разделить их творческий союз, мотивируя это непонятным «они же все равно свои», амазонки и нимфы вокруг либо радостно верещали, довольные дарованной амнистией, либо выстраивались в очередь к Пэону, который раздавал нектар, бестолковая Афина то и дело перебивала всех своими переспрашиваниями, а пока-еще-Владыка-Олимпа Зевс вообще ни к чему не прислушивался и возмущенно выговаривал Гере, как она могла перепутать его ногу с ногой Ареса, на что та отвечала, что претензии необоснованны, благо ноги дорогого супруга не находятся в сфере ее интересов — в отличие от некоторых других частей его тела.
Да, их было больше, и они были опасны, но у них, не считая Гекаты, было всего по два глаза, и они не могли видеть то, что видел он (то есть она, ну, в общем, они).
А видели они, Прекрасный Арес и Неистовая Афродита, смятый, как от удара невидимого кулака, котел с остатками зелья, валяющийся у них под ногами, и шлем-невидимку (как там его называли подземные, хтоний?) у ног Зевса.
Глава 34. Аид
— Не знаю, как вы, — сказал Аид, глядя, как жутковатый двухголовый гибрид Ареса и Афродиты в молниеносном прыжке падает на незамеченный никем хтоний (вот знал же, знал, что нужно подобрать!) и исчезает, — а я за этой хренотенью гоняться по всему Олимпу не собираюсь. Тем более оно еще и невидимое.
С его точки зрения, и Арес, и Афродита уже получили достаточно, и как-то наказывать их дальше было бессмысленно. Арес, он, конечно, еще и раньше получил, ну да Афродите, считал Аид, самое то будет немного побегать в виде двухголового (а еще трехногого и четырехрукого) кастрированного мужика. Через пару дней, когда они все придут в себя, Геката, может, сможет их как-то разъединить — так или иначе, оно все равно никуда не денется.