– Сержант, давай в охранение, а то сидим тут, как не знаю кто. Лида, это чьи дети? Ваши?
От подобного предположения комсомолка возмущенно вскинулась, но, видимо, осознав, что сейчас не время и не место для кокетства, ответила:
– Это тети Марьяны сыновья, они в гости к нам часто приходят.
– А кто такая тетя Марьяна? Где живет?
– В том конце деревни…
Уф, одной заботой меньше. Как представил, что придется тащить в лес детей, так чуть не расплакался. Ну, куда бы мы их дели?
– Лида, вам придется тоже перебраться к тетке Марьяне.
– Нет, я с вами к партизанам пойду. Я за ранеными ухаживать могу. И нормы БГТО я в нашей группе лучше всех сдала.
– Все это хорошо, но вам придется остаться! Это не обсуждается!
Комсомолка всхлипнула. «Вот только женской истерики нам не хватало!»
– Лида, у меня к вам задание как к комсомолке и сознательной советской девушке… – добавил я в голос «значительности».
– Слушаю вас, товарищ старший лейтенант! – О, совсем другое дело! Вон, как глаза вспыхнули!
– Вы сейчас отведете мальчишек к матери, а потом вернетесь сюда, и мы подробно обговорим ваше задание. Вам понятно? – кивок в ответ. – Так выполняйте, товарищ комсомолка!
Проводив взглядом девушку, уводившую ребятишек, я повернулся к танкисту:
– Как зовутто тебя, лейтенант?
– Федор Скороспелый.
– На чем катался и в какой части воевал?
– Я из разведбата шестьдесят четвертой стрелковой. Взводом командовал. Мы западнее Козеково контратаковали, там меня и ранило.
– Это на поле севернее шоссе?
– Да, там. А вы откуда знаете?
– Видели мы ваши танки. А ранило тебя как?
– Я к прицелу наклонился, потом удар, и очнулся я только здесь, в деревне.
– Ты ведь на «тридцатьчетверке» ездил, лейтенант?
– Да. А как вы узнали?
– Похоже, это тебя через броню так приложило. Значит – прямое попадание в башню. Если бы ты на БТ или «двадцать шестом» был, то сгорел бы, контуженыйто. А скажи мне, лейтенант, почему вы не стреляли? И откуда в разведбате «Т34» взялся?
Он вскинулся, но затем сник:
– А вы откуда про это знаете, товарищ старший лейтенант?
– Мы снаряды ваши из танка вытаскивали. Бэка у вас почти полный остался.
– «Тридцатьчетверку» нам на замену передали, мне, как командируотличнику, и поручили на ней воевать. А у нас после пятого выстрела накатник сломался, вот и не стреляли… А танк совсем новый был, только с эшелона сгрузили… Ну, мы и вперед выскочили – бэтэшки прикрывать от противотанкистов… Кто же знал, что у немцев две батареи уже в лесу стоят, прямо нам во фланг нацелившись? А вы, выходит, там были?
– Три дня назад.
– Больше никого не встретили?
– До того поля отсюда по прямой – километров пять будет, если не больше. Ушли ваши на восток, если и выжил кто. Хотя что это я, выжил – это точно! Тебя сюда ведь ктото доволок.
– Товарищ старший лейтенант, а фронт где сейчас?
– Не хотел тебя расстраивать, но придется. Далеко фронт – под Оршей и Витебском. Такто…
«Ну вот кто меня за язык тянет, а?» – в который раз подумал я, заметив, что эти новости совершенно не обрадовали танкиста.
– А вы из партизан, товарищ старший лейтенант, или к фронту пробиваетесь? – спросил меня танкист.
«А ничего себе выдержка у парня!» – отметил я про себя, а вслух сказал:
– Партизаним помаленьку.
– А мне с вами можно?
– Тебе бы отлежаться, лейтенант, но сейчас у нас другого выхода нет, так что собирайся.
За окном послышался звук приближающегося мотоцикла, и через минуту под окнами Люк припарковал моего стального коня. Я помог встать танкисту, а затем встал и сам. Нога болела, но уже не так сильно, и ходить, сильно прихрамывая, я мог. Сорвав с руки полицая повязку и подобрав обрез, я сунул повязку в карман, а обрез протянул Скороспелому:
– Держи. Какоеникакое, а оружие.
После чего, поддерживая друг друга, мы вышли на улицу.
Зельц как раз заканчивал грузить двустволки полицаев в коляску «моего» мотоцикла.
– Леш, погоди. В коляску лейтенанта посадим, а ружья он в руках повезет. Ты документы у гадов забрал?
– Да. Вот еще что у них в карманах нашел. – И он протянул мне картуз одного из полицаев.
Советские деньги, золотые украшения, авторучка и двое часов…
– А ты что думал, они немцам просто так, из идейности служить пошли? Шваль, она – везде шваль. Не удивлюсь, если они из твоего подотчетного контингента. Может, и наколки есть…
– Я могу посмотреть.
– Вот еще, время на них тратить!
– Эй, старшой, похоже, это – по твою душу… – окликнул меня Люк, показав рукой в дальний конец улицы.
«Черт, не успели!» – подумал я, увидев бегущую к нам Лиду.
Люк вопросительно посмотрел на меня.
– Ну, чего ты смотришь? Не в лес же ее с собой брать? Сейчас чтонибудь придумаю, – пояснил я боевому товарищу. – Да, кстати, а рацию ты включил?
Саня кивнул.
– Ну, и прекрасно. Ждите нас у моста, там холмик рядом есть, помнишь?
Еще один кивок, и мотоцикл сорвался с места…
«Меньше народу – больше кислороду!» – думал я, глядя вслед удаляющимся товарищам.
– Товарищ командииир! – закричала девушка, когда до нас было метров двадцать. – Подождите меня!
«Тьфу, дура… Еще бы по званию обратилась… Деревенские – они не глухие ни разу. И не немые».
Я замахал руками, показывая ей, что неплохо бы помолчать. Видимо, моя жестикуляция была весьма выразительна, так как комсомолка замолчала, только припустила быстрее. Ну, точно – с ГТО у нее все в порядке. Впрочем, как и с фигурой… «Отставить плотское!» – скомандовал я сам себе и нацепил на лицо «постное» выражение.
– Тха… тха… тхаварищ командир, а как же я? – спросила, запыхавшись, Лида, когда подбежала к нам.
– А у вас, Лидия, будет свое задание, особое. Вы только мне на вопрос один ответьте: вас в деревне хорошо знают?
– Да. Моя мама здесь родилась и выросла. Она – дядьки Остапа сестра младшая.
– А где сейчас ваша мать?
– Она в Минске осталась, я собиралась в начале августа домой возвращаться, а тут война. Так что про то, где мама сейчас, я ничего не знаю.
– Как считаете, сельчане вас немцам не выдадут, если вы пока в деревне останетесь?
– Нет, что вы! Как вы только такое о них подумать могли?
– Я – мог. Повашему получается, что те выродки, которые сейчас во дворе валяются, – не из этого села…
Она потупилась:
– Из этого… но это ничего не значит! Федька – ну этот, которого вы в доме застрелили, он вообще – уголовник. Три года за кражу отсидел, да и остальные – не лучше! А сельчане меня с детства знают и ни за что не выдадут.
– А чем мама твоя в Минске занималась?
– Она врачом в депо железнодорожном работает.
«Полезное знакомство! Надо теле… адрес взять!»
– А как твою маму в городе разыскать, чтобы весточку от тебя передать при случае? Где вы жили?
– Ой, у вас бумага и карандаш есть, товарищ старший лейтенант? Давайте, я нарисую! И адрес напишу!
Достав из подсумка письменные принадлежности, я вырвал из блокнота листок и, помня о конфузе, приключившемся со мной у танка, оборвал росгосстраховскую «шапку».
– На, пиши!
– Я и нарисую, чтобы вы не плутали. – И Лида, присев на корточки, стала увлеченно черкать на листочке, положенном на колено.
«Надо было ей планшет дать», – подумал я, с трудом отрывая взгляд от девичьего декольте.
– Вот, товарищ командир! – И она протянула мне густо исписанный листок. – Я там, на обороте, маме записку написала, что со мной все хорошо. Вы же передадите?
– Обязательно передадим! – горячо заверил я ее.
– А какое мне задание вы дать хотели?