Она взяла со стола полотенце, намочила его и приложила к лицу. Теперь уже не имело значения, что он видит ее плачущей. Когда зазвонил телефон, она демонстративно сложила руки на груди и отвернулась.
— Это тебя. Они уже звонили.
Он смотрел на телефон и чего-то ждал.
— Ради Бога, — не выдержала она, — возьми же наконец трубку.
Она ушла в гостиную, села за машинку и тупо уставилась в текст статьи.
Слова, которые он произносил, было трудно разобрать, но по его голосу она поняла, что он впал в состояние, в котором обычно находился, когда выступал перед публикой как рекламный агент. Разговор продолжался уже несколько минут, и она услышала в его тоне давно забытые нотки едва сдерживаемого возбуждения и таинственности. Они возвращали ее в прошлое — именно таким был его голос в их первые годы, и это почему-то упорно напоминало ей о войне. Когда он появился на пороге гостиной, она шагнула ему навстречу.
— Они хотят, чтобы я принял участие в одиночной гонке на яхте Хайлана, — сообщил Оуэн.
Она промолчала.
— Что ты думаешь об этом, Энни?
— У тебя нет опыта, — наконец отозвалась она.
— Мне трудно отрицать это, — засмеялся он. В его голосе звучали те же нотки. — Да я и не собираюсь отрицать.
Ее охватила паника.
— Ты никогда не ходил в одиночку!
— Почему же, ходил. К мысу Страха.
— И у тебя были галлюцинации. Ты говорил, что тебе мерещилось всякое.
— Всем мерещится. Это как в лесу.
— Хватит тебе, Оуэн. — Она сказала это так, будто речь шла о каком-то пустяке. — Надо смотреть на вещи реально.
Он неожиданно разозлился.
— Нереально как раз вот это! — выкрикнул он. — Все это! — Он широко развел руки, словно хотел охватить и их двоих, и комнату, где они находились, и даже то, что располагалось за ее пределами.
Страх пронзил ее и разбежался по телу болезненной дрожью.
— Что ты имеешь в виду, Оуэн? Нас? Ты имеешь в виду меня?
— Нет, нет. — Он быстро замотал головой. — Ты неправильно поняла. Все дело во мне. Иногда мне кажется, что я живу какой-то не своей, не той жизнью.
— Не той жизнью, — мрачно повторила она. — Я не понимаю.
— Я хочу сказать, что так и не сделал того, что должен был сделать еще многие годы назад. Где-то не там повернул.
— Хочешь вина? — вдруг спросила она.
Оуэн удивленно посмотрел на нее, улыбнулся и отрицательно покачал головой. Когда Энн направилась в кухню, он последовал за ней.
— Иногда все мои чувства и ощущения представляются мне совершенно чужими. Все мои взлеты и падения словно не имеют ко мне никакого отношения. Это не моя жизнь.
"Не его жизнь? — подумала Энн. — Неужели это так?"
— И вот мне представляется шанс обрести себя. — Он поднял кулаки, словно сжимая воображаемый штурвал. — Преодолеть это.
Энн пила вино и смотрела на его руки. Она не слышала его. От вина становилось немного легче.
— Тебе не дает покоя война, — заключила она.
— Не смеши меня, — потеплевшим, но каким-то покровительственным голосом произнес Оуэн. Она чувствовала, как он удаляется от нее, явно не пуская ее в круг своих желаний, и это приводило ее в ужас.
— Мне не хотелось бы напоминать тебе, Оуэн, но ведь это я вывела тебя в море.
Он подумал, что она шутит.
— Бедная старушка Энни. Ты набралась, да? У тебя немного помутилось в голове.
— Возможно. Но у тебя есть обязанности в этой жизни. — Она тут же осознала всю нелепость этих слов.
— Это как раз путь, чтобы исполнить их.
— Нет, это не тот путь.
— Тот. Это способ возмещения долгов. Хороший и честный.
Она отставила стакан в сторону, подошла и положила голову ему на плечо.
— Ты уверен, Оуэн? Ты действительно уверен?
— Если одним словом, то да. Абсолютно уверен.
В Энн все восстало против его слов, и она отстранилась от мужа.
— Но это нечестно. Это сумасшествие.
— Ты ошибаешься, — возразил он. — Это хороший способ.
— Ты будешь один.
— А почему бы и нет?
— Оуэн, я не хочу, чтобы ты участвовал в этой гонке. У тебя действительно нет опыта. — Но, произнося это, она знала, что он уже все решил для себя и что только ее воля стояла у него на пути. Она была уверена, что смогла бы удержать его, если бы осмелилась. Но не пришлось бы после жалеть всю оставшуюся жизнь.
— Эти люди Хайлана ничего не понимают в парусном спорте, — все-таки настаивала она, — иначе они бы никогда не предложили это тебе, а нашли кого-нибудь поопытней.
— Ты права, — весело согласился он. — Но они все же предложили это мне. И я пойду.
Вид у нее, вероятно, был совершенно несчастный. Ему стало жаль ее.
— Я надеюсь убедить тебя, — как можно спокойнее произнес он. — Если мне это не удастся, то я не пойду.
— Нет. Так нечестно.
— Почему? — засмеялся он.
— Потому что ты убежден и убедишь меня.
— Совершенно верно! — радостно воскликнул он. — Я верующий.
У нее слегка заплетались ноги, когда они вместе поднимались наверх. Он уложил ее в постель и выключил свет.
— Не могу представить себе, как все это будет, — не успокаивалась она.
— Для тебя или для меня?
— Для нас обоих.
— В худшем случае, — заметил он, — как на войне.
— Мы были молодыми во время войны.
— Мы и сейчас молодые, Энни.
Она покачала головой.
— Знаешь, какое это может иметь значение? — Он был явно воодушевлен. — Это сделает нам имя, Энни. Мы можем стать чем-то совершенно иным, чем то, что мы сейчас.
— А что плохого в том, какие мы сейчас?
— Ты шутишь? — встрепенулся он. — Неужели тебя устраивает существующее положение вещей?
— Нет, не устраивает.
— Ну вот, — в его голосе звучало недоверие, — наконец-то я заставил тебя признаться.
— Я хочу сказать, что меня не устраивает, что ты недоволен. А вообще я не знаю, что и сказать. Ну вдруг ты погибнешь там?
— С таким настроением нельзя жить.
Она не нашла, что ответить, и, перевернувшись на живот, положила голову на руки, пытаясь унять охватившую ее дрожь.
— Помнишь? — спросил он. — Помнишь, как все было?
Энни попыталась вспомнить, какой ей представлялась жизнь во время войны. То, что возникало в памяти из того времени, казалось ей искаженным и даже безнравственным. Те трудности и лишения, которые они тогда испытывали вместе с постоянным чувством тревоги, частично стерлись из памяти, а то, что от них осталось, давно вошло в плоть и кровь и стало частью их самих. И сейчас, как ни странно, ей вспоминался берег в Паттайа; коктейли "май тай" в Халекулани; ночь, полная любви, в военно-морском отеле "Вайкики бич". А на рассвете его шепот: "Как быстро проходит ночь с любимой". Они были совсем молодыми. Ей припомнилась прелесть юности с ее ощущением собственного всесилия, гордым приятием чести, долга и риска. Наперекор всему они утверждали жизнь каждым ударом своего сердца.
В глубине сознания, затуманенного алкоголем, она понимала его тоску по жизни и юности. "Ради этого, — думала она, — он способен на многое такое, чего люди, подобные ее отцу, никогда не смогут понять". Она всегда считала, что у него немало скрытых достоинств. Какая-то частичка ее всегда будет оставаться его тайной поклонницей. Этим вечером она увидела на его лице надежду, которая делала его прекрасным. И ей тоже захотелось быть верующей.
13
Спустя неделю неуклюжий и краснолицый журналист Даффи, специалист по формированию общественного мнения, прибыл к ним в дом над Зундом. Энн удивилась, увидев перед собой человека столь заурядной внешности. Устроившись на диване с чашкой кофе, он принялся философствовать.
— Везет некоторым, — рассуждал он. — Они могут позволить себе оказаться в центре внимания, не прилагая для этого никаких усилий.
Оуэн и Энн переглянулись. Даффи обращался к Энн так, как будто они были давними коллегами. Он разглагольствовал об Оуэне, словно того здесь не было вовсе.
— Смотрю я на Оуэна и думаю: ну прямо Линдберг! Доходит, что я имею в виду?
Энн усмехнулась. Сравнение несколько смутило ее. В кругах, где она воспитывалась, это был кумир. Энн Морроу Линдберг, любимый автор ее матери.