— Я знаю, чего от меня ждут, — ответил он. — Я читал книги, и мне известны правила игры.
— Будь самим собой, Оуэн, вот и все правила. Позже в тот день задули настоящие пассаты, погнав впереди себя слабые волны. Словно его ложь вызвала их.
Он поставил запись Элгара "На юге". Музыка была великолепной.
Ветер вновь усилился, и он решил поднять спинакер, предварительно установив в рубке камеру Стрикланда, чтобы заснять себя самого за этим занятием. Покончив с ним, он обтерся губкой и надел чистую одежду, решив отметить таким образом наступление благоприятной погоды.
Взглянув на себя в зеркало, он увидел на лице сильные солнечные ожоги. К тому же он давно не брился. Собственный вид напугал его. Он поспешно прилепил на нос защитную полоску, надел ветровку с кепкой и устроился на палубе в ожидании сообщений о местоположении участников. Записная книжка лежала рядом.
Ветер сохранял устойчивость всю вторую половину дня, но Браун так и не мог найти ничего, достойного своей записной книжки. В голове все время звучали голоса фальшивых морских повествований, которых он начитался. И все вокруг представлялось не таким, как ожидалось.
Вечером Браун испытал очередной приступ тоски по жене. Потом тоска отступила и нахлынуло одиночество.
Энн говорила, чтобы он не вел себя, как на сцене. Что от него не ждут этого. И что ему надо быть самим собой.
Его отец был профессиональным толкователем предчувствий. Оуэн откинулся на спину и смотрел на трепетавшие флажки.
— Как насчет этого, отец? — спросил он вслух. — Могу ли я просто быть самим собой в моей ситуации? Что скажешь?
Сама идея такого вопроса показалась ему столь смешной, что он покатился по полу рубки, сотрясаясь от хохота и представляя, как голос отца набирает силу при ответе на его вопрос.
— Самим собой?
Это было слишком смешно. Сначала мягкие и увещевательные нотки.
— Быть собой, ты имеешь в виду?
То был момент ужаса, когда тон менялся и голос плавно возвышался до громогласных высот, переходя в неистовство.
— Ты интересуешься, мой сын, будет ли твоя личность сочтена соответствующей тому месту в жизни, которое ты так стремишься занять?
Браун сцепил руки и захохотал еще сильнее. Он и вправду слышал голос своего отца.
— Правильно, отец. Как насчет этого?
— Ты?
Оттяжки ослабли, ветер изменился, и грот-парус повис. В голосе отца он слышал не ярость, а проклятия и слезы, что совершенно меняло дело.
В последних отблесках света он пристегнул спасательный леер, закрепил спинакер и поднял всепогодный кливер. Прибор космической навигации показывал, что он находится в точке с координатами тридцать шесть градусов и тридцать шесть минут южной широты, двадцать семь градусов тридцать три минуты западной долготы, пугая роковым сочетанием троек в своих показаниях. Он посидел немного, играя со страховочным леером и слушая мелодии танго, а затем перебрался на койку и устроился поудобнее.
"Если я простил его, — удивленно раздумывал Браун, покачиваясь на слабой волне, — то почему он здесь и поджидает меня?"
37
Накануне Рождества Мэгги вернулась домой с катка в Дариене приятно раскрасневшаяся и с сияющими глазами. Там был один из немногих мальчиков, который ей нравился, и она могла, по крайней мере на льду, терпеть его общество, не унижая и не терроризируя его. На мгновение Мэгги показалась счастливой, и Энн была приятно удивлена. Счастье даже в мыслях не ассоциировалось у нее с Рождеством, которого она боялась всей душой.
В отчаянии она пригласила Стрикланда с его помощниками и разрешила им снимать все, что захочется. Стрикланд прибыл на своем «порше» во второй половине рождественского дня, вскоре после того как Энн с Мэгги вернулись из церкви. Он привез один-единственный софит, одну камеру и Памелу, которая казалась задумчивее, чем обычно.
— Где Херси? — спросила Энн.
— Я предоставил ему отгул. Он, вероятно, в Нью-Джерси. Со своей девицей. Заглатывает наживку и торт с начинкой.
— Это совсем даже неплохо, — отозвалась Энн.
Стрикланд снял Энн с Мэгги, еще не переодевшихся после церкви, а затем и елку — благоухающую красавицу, за которой они ездили чуть ли не в Литчфилд. Под елкой лежали рождественские подарки в ярких обертках, которые можно было взять только после звонка Брауна. Энн приготовила сувениры даже для Стрикланда, Памелы и Херси, да еще кое-что про запас, на случай неожиданных гостей. Когда он отложил свою камеру, Энн переоделась и предложила ему выпить виски, не забыв налить порцию себе. Памела сидела в задумчивости возле елки с зажженными огнями и курила одну сигарету за другой, не спрашивая на то разрешения.
— Я обожаю ее. Это самая настоящая домашняя елка, — повторяла она.
Наверху Мэгги разговаривала по телефону и смеялась. Слушая ее, Стрикланд и Энн посмотрели друг на друга и улыбнулись. Его улыбка всегда вызывала в ней беспокойство, потому что в ней было что-то, не предназначенное для других. Она вдруг принялась извиняться задним числом.
— Мне жаль, что мы не смогли пообедать все вместе в День благодарения. Надеюсь, что это не заставило вас почувствовать себя наемным работником.
— Не смешите меня. — Стрикланд махнул рукой. — К тому же я и есть наемный работник.
— Как все это получилось?
Он не отвечал, и она поняла, что он не знает, что она имеет в виду.
— Пленка, которую вы сняли, — подсказала она. — Отснятый материал.
Он засмеялся.
— А-а, материал. Материал отличный. Действительно хороший.
Она не имела понятия о том, какой материал у него считается хорошим. Сомнения в его благих намерениях то охватывали ее, то вновь отступали. Со Дня благодарения у них был только один съемочный день, в редакции журнала «Андервэй». В голову пришло, что ей лучше выяснить, и как можно точней, какую цель он преследует, снимая этот фильм.
Когда индейка была готова, они сидели в гостиной и пили «скотч». Мэгги все еще торчала наверху, и Энн позволила себе заметить, что Рождество для нее — трудное время.
— Не успеешь разобраться в своих детских рождественских праздниках, — объясняла она, — а тут уже собственные дети со своими проблемами.
— Я предпочитаю встречать Рождество в мусульманских странах, — сказал Стрикланд. — Особенно замечательно в Иране. При шахе там, конечно, очень красиво украшали улицы. Теперь, я думаю, они отбросили эту традицию.
— Знаешь, что? — вдруг спросила Памела у Стрикланда. — Ты просто член.
Стрикланд не обратил на нее внимания. Энн сделала вид, что не слышит.
— Полагаю, что вы предпочли бы находиться сегодня где-нибудь в другом месте.
— Я бы не сказал этого, — ответил Стрикланд. Наступило молчание, и Энн поспешила развеять его.
— Мы — актеры в этом доме, — принялась пояснять она, — где разыгрываем рождественский спектакль. Конечно, в этом году все по-другому, когда Оуэн в море.
Со своего места Энн видела, как на лестнице появилась Мэгги и после некоторых колебаний стала спускаться. Стрикланд тоже услышал ее шаги.
— Откуда, — поинтересовался он, — берутся такие невинные красавицы?
— Пожалуйста, не дразните ее, — попросила его Энн. — Стрикланд упорно представлялся ей в виде фаллоса, в буквальном смысле этого слова, и она никак не могла избавиться от этого наваждения.
— Конечно, не буду, — пообещал Стрикланд. — А почему вы не встречаете Рождество у вашего отца?
Энн вздернула подбородок в вежливом негодовании.
— Это было бы слишком. К тому же Оуэн будет звонить.
— Рождественское радиовещание, — проговорил Стрикланд. — Интересно, что будет его предметом на этот раз.
Они уселись в столовой. Энн разделяла на порции индейку, а Мэгги раскладывала гарнир. На столе стояла бутылка великолепного виски, полученная от заграничных поставщиков в знак уважения к отцу Энн. Памела принялась поглощать его с жадностью. Она принесла на стол пепельницу и продолжала курить. Когда с первой бутылкой было покончено, она попросила еще.
— Так ты была на катке? — обратился Стрикланд к Мэгги.