— Когда, примерно, вы рассчитывали быть дома? — поинтересовался Стрикланд, когда им подали их напитки.
— Давайте выпьем и пойдем. Я могу вынести пестроту ковров, но только не сигаретный дым.
— Выпейте еще, — попросил Стрикланд. — Я хочу сделать ставку на "змеиный глаз".
— Я выпью еще и после этого хочу уйти. Она встала с некоторым вызовом. "Несомненно, ирландская привычка к спиртному", — подумал Стрикланд. Пьянея, она становилась вызывающе соблазнительной и потому опасной, это нравилось ему, хотя он понимал, что вся эта опасность обольщения могла лишь померещиться ему. Он провел ее вниз по ступенькам в казино.
Ближе всего к бару находились столы для игры в кости, за которыми было совсем немного посетителей. Дальше в зеркалах тысячами отражались торчавшие у игральных автоматов работяги с тупыми взглядами и необъятными грудными клетками. Стрикланд присматривался, нет ли за игровыми столами кого-нибудь из знакомых. Многие из тех, с кем он познакомился, снимая "Изнанку жизни", посещали Атлантик-Сити, хотя вряд ли это происходило зимними вечерами. Официанткам, охранникам, боссам игрального зала потребовалась доля секунды, чтобы засечь Энн Браун, которая явно выпадала из общей картины.
За одним из столов широкоплечий тип в отлично сшитом костюме собирал кости для броска. У него было багровое деформированное лицо бывшего боксера, полицейского или актера, игравшего одну из этих ролей. Вокруг сидели еще с полдюжины игроков. Стрикланд положил полсотни на стол и сказал:
— По максимуму. Крупье взял деньги.
— Что вы делаете? — спросила Энн, но ее вопрос остался без ответа.
У старого боксера полезли на лоб его змеиные глаза. Стрикланд от неожиданности чуть не выронил стакан.
— Вы что, выиграли? — спросила она.
Все сидевшие за столом, кроме крупье и бросавшего кости, посмотрели на нее.
— Это оплачивается как тридцать к одному, — пояснил Стрикланд, когда они сидели в автомобиле, двигавшемся по пути из города. — Это глупая и совершенно сумасбродная ставка.
— Так вы выиграли полторы тысячи долларов?
— Я ставил на вас. Они ваши.
Она рассмеялась, и ему показалось, что она протрезвела.
— Я должен купить вам что-нибудь. Что бы вы хотели? — спросил Стрикланд.
— Какое коварство. И что же вы купите мне?
— Это должны сказать вы.
— Ладно, — проговорила она. — Как насчет новой вафельницы? Надувной лодки?
— Вы не должны насмехаться над победителем, — сказал Стрикланд.
Когда они ехали по Гарден-Стейт, Энн спросила, кто был другом его матери.
— Его звали Фил Хасслер. Ему принадлежала половина «Дюмэна», и он занимался чем-то вроде проката фильмов.
— Каких фильмов?
— Это было жульничество. Долго рассказывать.
Но она настояла, и ему пришлось рассказать, как Фил Хасслер делал это.
— Он брал кинофильм. Какую-нибудь невообразимую чушь по сексуальному воспитанию. Скажем, учебный фильм для болгарских акушерок, случайно попавший к нему. Не забывайте, что это были сороковые-пятидесятые годы, когда все умирали по сексуальным зрелищам.
Стрикланд сделал паузу, прикрыл глаза и перевел дух.
— С этим фильмом он отправлялся в какой-нибудь зачуханный городишко, где было полно неотесанной деревенщины и католиков. Находил там прогоравший кинотеатр и говорил его владельцу, что он один из потомков завоевателей Индии. Фил действительно был похож на могола.
— Могу представить себе, — бросила Энн.
— Мол, деньги его не интересуют, — продолжал Стрикланд. — Единственное, что ему нужно, так это только помещение на пару вечеров. Чтобы проверить или испытать кое-что. Некий шедевр. Владельцу ничего не остается, как поверить ему. Тогда Фил извлекает на свет Божий свою тарабарщину о беременности и заваливает город оголтелой рекламой и сфабрикованными отзывами: "Самый грязный заграничный порнофильм из всех, которые я видел!", "Мои глаза повылезали из орбит!"
— И что, люди не возражали?
— Конечно, возражали. Он специально делал так, чтобы все священники увидели рекламу, но только тогда, когда ничего изменить было уже невозможно. Представьте, что картину сняли с проката. К началу сеанса на улице визжат двадцать тысяч сопляков, которым не терпится отдать свои десять долларов, чтобы посмотреть эту чертову фальшивку. Он крутит ее день и ночь. Так продолжается двое суток. Потом полиция закрывает кинотеатр, но к тому времени Фил уже опустошил кассу и находится на пути в другой заштатный город.
— Неужели его никогда не арестовывали?
— Обычно арестовывали владельца кинотеатра. Иногда попадался и Фил. Но у него всегда находилась лазейка. Вы же помните, что эти фильмы не были настоящей порнографией. И он защищался: "Ваша честь, эта картина учит молодежь и предотвращает нездоровую практику! Это гигиена! Она поучительна!" Это называлось у него "расквитаться".
— Так вот, значит, почему вы попали в кинематограф.
— Совсем не поэтому.
Стрикланд думал, что Энн заснет на обратном пути, но она выглядела бодрой, хотя и была погружена в размышления, о содержании которых он не мог догадаться. На лице ее играла легкая улыбка — то ли это действовал алкоголь, то ли ей показался забавным его рассказ. Ее рука лежала на сиденье рядом с ним, и ему все время хотелось положить на нее свою, чтобы просто прикоснуться к ней. Но экскурсия и рассказанные им истории не располагали к такому жесту, и он чувствовал себя глупым и несчастным.
— Расквитаться, — произнесла она в какой-то момент. — Мне нравится это.
Когда они вернулись в Крейвенз-Пойнт, было уже совсем темно, и здания сияли огнями. На площадке, где они остановились, не было ни души.
— Похоже, мне просто необходимо рассказать вам историю своей жизни, — сказал Стрикланд.
— Да, — ответила она. — Я вижу, что вам это необходимо.
Выходя из машины, он отделил из пачки выигранных денег верхнюю купюру и протянул ее шоферу. Даже не глянув в сторону Стрикланда, шофер отмел чаевые едва заметным движением плеч. Он по-прежнему был в темных очках.
Лимузин отъехал, и Стрикланд остался один на один с ярко светившимися башнями и огнями Асбери-парк за площадками. Здесь было холодно и опасно. Он медленно прошел по замерзшей грязи к своей машине, возле нее остановился и стал всматриваться в темноту над болотами. Пачка новых, хрустящих сотенных все еще была в руке. Он переложил их в правую руку и, развернув купюры веером, как это делают крупье, швырнул их в темноту.
40
Вечера становились короче, это были просто холодно-синие сумерки. Казалось, ветер обходил яхту Брауна стороной, и это выглядело неестественным. Однажды утром он решил позвонить Даффи.
— Где вы пропадали? — спросил его тот.
— Разве вы не видите меня?
— Это всего лишь точка на карте, Оуэн. Мы хотим слышать ваш голос. Я хочу рассказать Энни, что разговаривал с вами.
— Как она?
— Как скала, брат. Башня.
"Башня из слоновой кости", — подумал Браун.
— Мне это известно, как никому. Кстати, Даффи, мы обязаны соблюдать установленный порядок во время этих переговоров. Закончив фразу, вы должны говорить «прием». Прежде чем закончить сеанс, вы должны сказать "конец связи".
— Не знаю, следует ли сообщать это вам, но ваша спонсорская фирма находится в плачевном состоянии. Слушаете новости?
— Ловлю Би-би-си. Временами. Прием.
— От корпорации Хайлана почти ничего не остается.
— Круто, — весело отозвался Оуэн. — Впрочем, здесь это не имеет никакого значения.
— Вас это не заботит, потому что вы все равно победите, что бы ни происходило. Победите вы, обычный хороший парень.
— Я?
— Именно, — подтвердил Даффи. — Толстосумы приходят и уходят, а хорошие парни пребудут всегда. Будем исходить из этого.
— Мне нравится такой подход, — сказал Браун.
— Да, — проговорил Даффи. — Это хороший подход.
Маленькая лодка. Большой океан. Неукротимый дух. А как насчет денег?
— Я считал, что вам платят.
— Да разве в этом дело? — воскликнул Даффи. — Я занимаюсь этим только ради того, чтобы написать книгу.
— Как ваша жена? — спросил Оуэн.
— Лучше, — ответил Даффи. — Вы идете ноздря в ноздрю с Фоулером и Деннисом. У них не больше ветра, чем у вас.
— Хорошо.
— Да, но как, черт возьми, вы там себя чувствуете?
— Я всю жизнь мечтал оказаться здесь, — проговорил Браун. — И вот я здесь.
— Это потрясающе!
Брауну показалось, что далеко на горизонте сверкнул солнечный зайчик. Он гадал, что же там могло отражать солнечный свет, и оставил вопрос Даффи без ответа.
— Вы хотите процитировать что-нибудь? — поинтересовался Даффи, — или мне дозволяется выдумать самому?
— Боюсь покривить душой. Мне бы хотелось, чтобы то было честно.
— Подумайте над этим, — порекомендовал Даффи. — Свет здесь какой-то необычный.
— Не забывайте снимать на пленку.
— Я не жалею, что отправился в этот поход. Я там, где мне надо было быть, и пусть все знают это.
— Как скажете, капитан.
— Словно бы находишься на грани реального.
— На самом деле? С вами там все в порядке?
— Да, но это другое измерение. Где все происходит немного быстрее, может быть. Здесь действует ускорение. И это хорошо, — заверил он Даффи. — Это действительно хорошо.
— Здорово, Оуэн! — оживился Даффи — Оставайтесь в ускорении.
С тех пор как офис Даффи в "Царстве теней" был закрыт, он работал на двадцатом этаже отеля «Сент-Джордж» на Бруклинских высотах, в помещении, где раньше обретался агент по продаже недвижимости. Окна его выходили на внушительного вида каменные строения и гавань, но почему-то это место напоминало Даффи о бойлерных, из которых он руководил по телефону рекламными кампаниями, когда бастовали газетчики.
Даффи потребовалось менее пятнадцати минут, чтобы состряпать заявление для печати. Он решил скормить его одному и своих дружков в "Дейли ньюс".
— Это тот случай, когда сбывается мечта всей жизни. Там, на грани реальности, ускоряется пульс и свет приобретает новое измерение. Ему там хорошо, как нигде.
— О Боже, — проговорил его друг из газеты, — да он просто златоуст, этот парень.
— Клиент занят самоанализом, — пояснил Даффи дружку. — И голова у него работает, это точно.