«Я уже больше не тот человек, — подумал Браун, — и даже не тот, кто помнит того человека. Тот, наверное, умер». Он вернулся к штурманскому столу и с отвращением посмотрел на справочники. Мысль о том, чтобы продолжить работу, была ненавистна ему. Это было выше его сил. Он опять вернулся на палубу.
Вся хитрость заключалась в том, чтобы обладать истинным знанием, одновременно лишая такой возможности весь остальной мир. На мысль о таком обладании как раз и наводили библейские притчи. Власть над реальностью состояла в причастности к ее природе и в единоличном обладании этим знанием. В какой-то момент Браун вдруг почувствовал, что в такой власти ему всегда будет отказано.
— Я не могу поступить так, — громко сказал он. Его голос эхом пронесся среди окружающих скал.
Убедившись, что вернуться к работе больше не сможет, Браун решил вновь сойти на берег. Время было позднее, солнце низко склонилось над горизонтом. Он сел в лодку и направился вдоль западного берега лагуны в надежде отыскать дом, который видел днем раньше. Когда позади осталось несколько миль, а дом все не показывался, он повернул назад. В конце концов он высадился в бухте, которая напомнила ему ту, что он видел перед домом. Все бухты здесь были очень похожи друг на друга. Прогуливаясь по берегу, он обнаружил устье ручья и пошел вдоль него в глубь острова.
Ручей быстро бежал, прокладывая русло среди черных камней и лугов, поросших грубой желтой травой. На небольшом удалении от берега лагуны он поворачивал и расширялся, образуя пруд. Браун подошел ближе и посмотрел в воду. Он удивился, увидев там лососей, пробиравшихся вверх против течения. Они были хорошо видны в лучах заходящего солнца — огромные и тяжелые рыбины с серебристой чешуей и шрамами от ударов о скалы. Сражаясь с течением, они по долям дюйма отвоевывали у него свой путь.
При виде лосося Браун растрогался до слез. Ему подумалось, что в мире нет созданий с более тяжелой судьбой. Они победили время и океан. Они все пережили и пришли домой. Как ему хотелось стать таким, как они!
Впереди ручей падал с трехъярусного обрыва трехметровой высоты. Взобравшись наверх, Браун услышал шум моря и увидел обгоревший дом.
Направляясь к дому, он пытался вспомнить, где он видел лосося раньше. «На тихоокеанском побережье, — догадался он, — при таком же полярном свете». Он мог наблюдать за ним часами.
На этот раз он уверенно поднялся на крыльцо и прошел через комнаты первого этажа. Оказалось, что здесь находится больше почерневшей мебели, чем он заметил в первый раз. На стене висела выгоревшая вышивка с готической надписью на незнакомом языке. Повернувшись, он увидел вспышку отраженного света. К стене в этом месте было прикручено облупившееся и растрескавшееся зеркало. Приблизившись, Браун увидел в нем лицо. Лицо было темно-коричневое, бородатое, с дикими глазами, как у Заморского гостя Садко. «Или у дервиша», — подумалось ему. Лицо человека в тисках чего-то сверхъестественного и нечистого. Он поднес руку к бороде. Отражение в зеркале сделало то же самое.
— В это невозможно поверить. — Браун рассмеялся. На коричневом лице в зеркале блеснули белые зубы. Маленькое зеркало в изголовье койки на яхте обманывало его.
Он поднялся по лестнице и, открыв дверь, оказался в комнате, где уже был прежде. На полу лежал резной бивень. Из темного угла послышалась возня, и он увидел там кучу крабов. Под ногой затрещал чей-то панцирь, и он отступил назад. Ему казалось, что он где-то слышал, что водяные пастушки и сухопутные крабы воруют друг у друга яйца. Пастушки занимаются этим днем, а крабы — по ночам.
— Где вы?
С осторожностью акробата и изобретательностью инженера один из крабов спускался по ножке древнего кресла-качалки. Уцепившись одной клешней за полоз кресла, а другой за край сиденья, он подождал, когда его закованное в панцирь тело обретет равновесие, с грохотом шлепнулся на пол и поспешил прочь, как рыцарь, волоча за собой свой меч. Браун подошел к креслу и посмотрел на истлевшие одеяла и конский волос, которые в прошлый раз показались ему фигурой человека. Гнездо крабов он принял за свою жену.
— Джонни Землепашец, — затянула бессердечная женщина во мраке. — Джонни лучше-бы-тебе-не-видеть-океана.
Это была старая песенка, напоминавшая ему о том, с чем он не хотел иметь ничего общего.
— Посмотри туда, — пропело гнездо женским голосом.
Брауну захотелось призвать на помощь того честного красноречивого молодца, за которого он выдавал себя. Но образ, в котором он когда-то представал перед прессой, не вырисовывался. Слишком многое надо было объяснять. Что-то заставляло его обратить внимание на окно. Браун не поддавался. Он боялся, что может увидеть другое лицо, под стать своему. От ума и глаза можно ждать любых вывертов, ведь он почти не спал все эти дни.