— Оуэн работает в компаниях Хайлана уже долгое время, отец. Ты же знаешь, как он к этому относится.
— Конечно, конечно, — оборвал он ее. — Я больше не могу оставаться на линии. Приезжай на ленч.
После разговора с отцом она почувствовала себя совсем скверно. К тому же в коридоре за дверями ее кабинета стоял старый Мегауан и, как она предполагала, слышал конец разговора.
— Дает ли знать о себе ваш отец? — спросил он.
— Да, — ответила она. — Я как раз разговаривала с ним. Только что.
Старикан немного помолчал.
— Передайте ему мои наилучшие пожелания.
Тревога, стыд и раздражение захлестнули ее и едва не вырвались наружу.
— Он не относится к числу наших читателей, господин Мегауан, — бросила она ему вслед. — И к числу яхтсменов тоже. — Но он уже не слышал ее.
Она выключила свой текстовый процессор, привела в порядок стол и задумалась о том, как прошел этот день у Оуэна. Уже в пальто она подошла к окну и долго смотрела, как на крыши нижнего Бродвея опускаются сумерки. Было жаль, что день прошел и уже не манил на воздух и не пьянил своей не по сезону ласковой погодой. Неожиданно она почувствовала, что меньше всего хочет оказаться сейчас в своем доме. Выпить — вот чего ей хотелось сейчас. «Всего одну-две рюмки, — подумала она, — только чтобы притупить остроту грани между светлым днем и печальным вечером».
Молодая секретарша уже ушла домой. Мегауан все еще топтался в своем кабинете.
— Господин М., — обратилась она к нему, — не доставит ли вам удовольствие выпить со мной?
Она знала, что это на самом деле доставит ему удовольствие. Его очень интересует состояние «Алтан Марин» и ее довольно знаменитый отец. Ей хотелось пойти в какое-нибудь оживленное и приятное место, но очень не хотелось сидеть за столиком одной и отваживать желающих присоединиться. Мегауан, конечно, не сахар, но он не без юмора и его морские рассказы иногда забавляют.
— Ох, Боже мой, — воскликнул он. — Да, конечно. — Но, выпалив все это, он, похоже, пришел в замешательство. Взяв со стола свой еженедельник, он стал перелистывать его.
— Может быть, в другой раз, — сказала она.
— Да, — с готовностью согласился он. — Когда закончим номер, отпразднуем это событие у Франсес. — В таверне «У Франсес» Мегауана однажды чуть в клочья не разнесло взрывом бомбы, подложенной пуэрториканскими националистами, но он продолжал предпочитать это место.
— Завтра надо к врачу, так что молюсь и соблюдаю пост.
— Ах, — вздохнула Энн, — какая жалость.
Она доехала на метро до Пятьдесят девятой улицы, а дальше отправилась пешком. Через улицу, напротив Музея современного искусства, находился небольшой отель, где они с Оуэном иногда останавливались, когда бывали в городе. Там был небольшой, но приятный бар, а в нем, насколько ей помнилось, довольно хороший мартини, рюмочку которого она могла бы пропустить в одиночестве.
Метрдотель усадил ее за столик у окна. В соседнем помещении пианист наигрывал «Пришлите клоунов». Пригубив мартини, она поморщилась: привычка к крепким напиткам была утрачена. Какое-то время она сидела, попивая мартини и глядя в окно на спешивших мимо горожан. За соседним столиком четверо мужчин в дорогих костюмах беседовали на испанском, характерном для европейцев. Пожилой господин в темных очках и сопровождавшая его дама средних лет в мехах медленно прошли мимо, направляясь в ресторан.
Они были там в прошлое Рождество с Оуэном и Мэгги, когда приезжали в театр посмотреть «Отверженных». Тогда еще Мэгги ухитрилась заказать себе виски. Те праздники прошли не самым лучшим образом. Мэгги и Оуэн ссорились по всякому поводу. Вскоре после Рождества Мэгги отправилась в Нью-Йорк на концерт «Грэйтфул Дид» в Гардене и осталась ночевать у друзей, сообщив об этом домой только после трех часов ночи. То было легкомысленно и эгоистично с ее стороны. Оуэн наотрез отказался не придавать этому случаю значения и превратил его в главное событие сезона.
Покончив с первым мартини, Энн заказала второй. Не отрывая взгляда от окна, она чувствовала, что испанец за соседним столиком не сводит с нее глаз. Когда она в упор посмотрела на него колючим взглядом, он скромно отвел глаза, вызвав тем самым ее благодарное расположение к себе.
Энн знала, что ее внешность производит впечатление, она с самой ранней молодости привыкла к тому, что при ее появлении у окружающих меняется настроение. Когда она расплатилась и поднялась со своего места, мужчина вновь смотрел на нее. Восхищенные взгляды ее волновали. «А если это так, — думала она, — то пора побеспокоиться о себе». Весной ей будет сорок, хотя многие ее знакомые были бы удивлены, услышав это.