Шли настороженно, опасаясь тигров. Изредка попадались дикие яблоки-кислицы. Лианы вились вокруг стволов и ветвей деревьев, в темноте они казались змеями.
Нашли несколько ананасов, росших среди сизых мясистых листьев. Кое-где желтели небольшие дикие лимоны. Снова путь преградили топи, поросшие мангровыми деревьями со свисающими, как веревки, воздушными корнями. Тронулись в обход, однако не так легко было обойти заросли, тянувшиеся на большое расстояние.
Но вот показалась полянка, на ней виднелась похожая на пырей трава и еще какие-то незнакомые растения.
— Смотрите, и здесь растет пырей! — обрадовался Бахирев.
— Что толку: эту траву не будешь есть, — буркнул Радченко.
— Не кисни, — проговорил Бударин, — может быть, что дельное найдем. — Ему очень хотелось найти что-нибудь съедобное, порадовать тех, кто остался в хижине.
Населения на острове было очень мало. Люди жили в четырех небольших поселках, вокруг крохотных клочков раскорчеванной земли, на которых росли каучуковые деревья, ананасы, бананы. Почти все эти богатства забирали голландцы, оставляя малайцам лишь то, что им неугодно, — убикаю. В глубине джунглей никто из местных жителей не селился, и моряки никого здесь не встретили. Не у кого даже было спросить совета, на который они так надеялись, собираясь в поход.
Бахирев ел мелкие кислые яблоки. Кривился, а глаза были все же довольные.
— Радченко, попробуй яблочки: кисленькие, приятные! — предлагал он. — Точь-в-точь как у нас, в приморской тайге.
Голос Бахирева несколько раз повторился в зарослях джунглей и, откликнувшись эхом, смолк.
— Э, смотрите — бананы! — удивленно воскликнул Радченко.
Подошли Бударин и Бахирев, На невысоком стволе с отходящими от него листьями красовалось изогнутое, почти в метр длиной соплодие.
— Вот это находочка! — обрадовался Бахирев. — Вот это деревце!
— Это не дерево, а огромная многолетняя трава — бананы, — поправил Бударин. — Я перед войной был в ботаническом саду в Сухуми, и там экскурсовод рассказывал, что бананы — это самое старейшее культурное растение. Его еще древние египтяне разводили на плантациях. Помнится, он говорил, что бананы в диком виде не встречаются.
— Да что он знает? Разве он был тут на острове! Это же явно дикие плоды, — выходил из себя Бахирев. — Никто их тут не сажал и не растил. Мы их нашли — значит, они наши. Жаль, что их увидел первым Радченко, а не я. А то бы ни в жизнь не уступил.
— Экскурсовод говорил, — продолжал Бударин, — что родина бананов — Южная Азия.
— Ага, родина — Азия, а здесь что? Во всяком случае, собирать урожай будем мы. Вот запомним это место и потом придем сюда.
— Не горячись, Бахирев, узнаем у местного населения. Если бананы ничьи — значит, будут наши. Ну, а дикие или не дикие — это неважно: есть-то их, думаю, можно, — примиряюще сказал Бударин.
Растений, на которых росли бананы, насчитали более двух десятков. Сорвали одну кисть, попробовали. Хотя плоды еще и не созрели, но все сошлись на том, что это уже подходящая пища и что участок этот надо хорошо запомнить.
— Смотрите, а вот эти лопухи на табак похожи, — показал Радченко.
Чем дальше углублялись в джунгли, тем чаще приходилось разрубать параном стебли лиан. Где-то среди густой листвы щелкали птицы, с резким криком перелетали цветные попугаи. Когда они попадали в солнечные лучи, то казались одетыми в цветные лоскутья. Кое-где среди ветвей светлыми косыми полосами струились солнечные лучи, и освещенные листья казались то сизыми, то зелеными, а ветви — светло-зелеными или голубыми. Кругом стоял глубокий полумрак и тянуло сырыми испарениями, прохладой. С шипением скользнула среди ветвей змея. Бахирев подпрыгнул от испуга и выбежал на чуть обозначавшуюся тропинку.
— Змея! — дико выкрикнул он.
Но змеи уже не было. Через несколько минут Бахирев опять закричал:
— А вон, вон смотрите, это что!
На этот раз возглас его был полон удивления. И действительно, было чему удивляться. Впереди по тропинке, держась за руки, шли три обезьяны: отец и мать по сторонам, а посредине — детеныш. Шли они важно, спокойно, как на прогулке. Завидев людей, животные остановились, продолжая держать детеныша за руки. Глаза обезьян блестели, носы морщились, и они тоже, по-видимому, с любопытством рассматривали моряков.