— И участок есть подходящий, — с трудом приподнявшись и опираясь на руки, добавил бледный, совершенно больной Демидов. — Знаете, там, где заброшенная плантация… Да еще можно часть джунглей раскорчевать…
— Ну зачем это? — возразили моряки. — Шлюпки скоро отремонтируем. Ведь не все же время тут жить.
— Кто знает, может быть, и поживем год, другой. Война ведь. Посмотрите, какие клочки земли у малайцев, а собирают урожай и с нами делятся. А у нас работников на целый колхоз наберется. Сидеть без дела — только скуку наводить на себя. Если мы не дождемся урожая, выедем отсюда — малайцы соберут, — заговорил Погребной. — Помните, есть такой рассказ. Мальчик спрашивает старика: «Дедушка, что ты копаешь?» — «Ямки копаю, яблоневый сад посажу», — отвечает ему старик. «Дедушка, ты вон уже какой старый, яблоки не скоро уродятся, ты можешь и не дожить до того времени». — «Ну что ж, внучек, — отвечает ему старик, — другие садили, я ел; садил молодым и сам ел. И это было вдвойне радостно. Ну, а эти яблоки, если не я — другие покушают, меня добрым словом помянут. Да и тебе, внучек, яблоки достанутся». Вот и мы давайте огород посадим, не думая о том, кто соберет урожай: мы или малайцы, — закончил Погребной.
Его поддержал Бударин.
На другой день Борис Александрович сходил к Амиру в поселок Ранай и попросил его указать участок земли, который можно было бы раскорчевать под огород. Староста острова выполнил их просьбу, и через несколько дней моряки приступили к работе. Работа по раскорчевке оказалась тяжелой и изнурительной и заняла много времени. К тому же не было ни кирок, ни лопат. Приходилось работать кольями, параном и маленьким топориком.
Бахирев попросил перевести и его на эту работу. Капитан Демидов разрешил. Не совсем еще выздоровевшему кочегару Владимиру Зинчуку, который рвался на работу, поручили приготовить масло из кокосовых орехов.
День за днем люди выходили на раскорчевку площадки. Одни рубили лианы, вырубали корни; другие собирали мелкие ветви, кусты и сжигали их. И каждый день участок расширялся. Почва была тяжелая, красная, глинистая, с камешками. Перегной носили из джунглей, осадочный ил — с реки. Все эти занятия, запах земли, дрожащие в солнечном блеске языки пламени костров, сладковатый запах дыма, особый аромат перерубленных корней напоминали морякам весенние полевые работы на далекой родине, такой желанной, и вызывали щемящую тоску по ней.
На обработанном первом клочке земли посадили убикаю и несколько зерен кукурузы.
Вахты на скале
Зловеще пожелтело небо от вспышек молний и заходящего солнца, запылали тучи, наплывая на джунгли и разрываясь в клочья о деревья. Они становились то черными, то медно-красными. Мелкие капли дождя сменились потоками ливня. С океана на остров налетали шквал за шквалом, ветер и вода. Маленькие лужи тут же превращались в целые озера желто-кофейного цвета. Сильный ветер раскачивал и низко пригибал огромные стволы пальм. С их верхушек срывались орехи, глубоко врезываясь в раскисшую землю. И горе было тому, кто попадал под эту бомбежку. Помня еще о том ранении, которое в первые дни жизни на острове получил в бурю Погребной, люди обходили подальше пальмовые заросли. Ветер был так силен, что буквально сбивал с ног. Порывы его срывали крышу с хижины, и приходилось в ливень чинить и укреплять кровлю и стены. Люди мостились поближе к очагу.
Но, едва дождь затихал, моряки без ропота поднимались и снова принимались за дела.
Очередные дежурные карабкались на скалу у берега и терпеливо несли вахты, внимательно следя за горизонтом, не покажется ли дымок судна или хотя бы парус. На скалу наносили много сухого хвороста для подачи дымом или огнем сигнала судну в случае надобности. Но ничего не было видно.
— Ну как? Опять ничего? — спрашивали дежурных больные моряки, едва их товарищи появлялись в хижине.
— Нет! Все еще ничего, — отвечали вахтенные.
Получив отрицательный ответ, больные отворачивались, чтобы спрятать грусть, и укладывались снова на постели.
На скалу часто прибегала Дуся Сердюк. Она быстро взбиралась сюда, спрашивала дежурных, или, как их тут называли по судовым традициям, вахтенных, не видать ли чего на море. Получив ответ: «Нет, Дусенька, ничего нет, ничего не видно», — она стояла еще минуту-другую и тоскливо глядела в море, на север. Иногда товарищи подшучивали над ней, желая развеселить девушку.