И снова шумит, вопит толпа.
Девушка светловолосая, красивая — это я вижу издали. В чем же она могла провиниться? Только потом, приглядевшись, я замечаю, что девушка в немецкой форме. Немка!
Я смешиваюсь с толпой, спрашиваю у соседа:
- Где вы ее захватили?
- Сама, сука, перешла! Хахаля своего ищет! — взрывается сосед, сжимая автомат на груди. — А еще смоленская, сволочь! — Он кипит от гнева.
«Наша девушка... в немецкой форме? .. Тут что-то не так...» — думаю я.
Из бестолковых отрывочных реплик и объяснений я узнаю, что да, девушка из Смоленска, но не желает ни с кем объясняться; что да, она снайпер эсэсовской дивизии; что да, сама добровольно перешла к нам и винтовку свою принесла снайперскую. А перешла она к нам потому, что ищет мужа, взятого нашими в плен.
«Не Пауля Ленша? ..» — думаю я.
Так оно и оказывается. Толпа с шоссе сворачивает к палатке.
Тут и старшины, и военфельдшер, и сестра преграждают толпе дорогу.
А девушка сразу находит своего Пауля среди раненых и кидается к нему. Она громко плачет, садится рядом.
Но немец, ко всеобщему удивлению, не проявляет особых чувств радости. Наоборот, он даже, кажется, огорчен ее приходом, машет рукой, что-то говорит с гневом.
Сцена довольно-таки тяжелая. Все оставляют их наедине, отходят в сторонку. Даже бушующая минуту назад толпа затихает. Многие направляются на шоссе.
«Да, история, — думаю я. — Всякого навидался за годы войны, но такого — впервые! Что могло привести эту девушку к предательству? Пойти в эсэсовскую дивизию? .. Самую страшную и самую подлую у немцев? »
И я почему-то начинаю дрожать. Дрожат у меня руки, хотя я их сжимаю в кулаки. Мерзко все это!
Я направляюсь к своему подшефному, присаживаюсь к нему. У него закрыты глаза, он выключен из всего происходящего вокруг.
Я вижу издали: идет бурное объяснение между Паулем Леншем и девушкой-снайпером.
К ним подходит опекун, садится рядом, что-то спрашивает. Девушка разводит руками, что-то ему отвечает.
В нескольких шагах от них, как монументы, стоят старшины-богатыри, положив руки на автоматы. Им, говорят, обещаны награды, если девушку доставят живой до штаба дивизии. Но доставят ли?
Вот опекун встает, направляется ко мне. Он широко улыбается. На войне я много встречал таких мальчишек — войну они воспринимают как цепь забавных приключений.
- Ох, интересно же, товарищ капитан! — говорит он, захлебываясь от восторга, и бухается рядом. — Сюжетец же, я вам скажу! Прямо для Шекспира! Поговорите с ней, я переведу.
- А почему не «сюжетец» судьба телефонистки Нины, командира взвода Вовки? Сюжетов здесь хватает.
— Я гляжу на опекуна почти что с ненавистью. — Зачем мне переводчик?
- Без меня вам все равно не обойтись! Она не говорит по-русски. Принципиально!
- О чем же мне с нею говорить? О чем?
- Ну, о том о сем... Это же так интересно!
Опекун все же возбуждает во мне профессиональное любопытство. Я встаю. Он идет танцующей походкой впереди меня.
Первый и, видимо, последний раз в жизни я беру короткое интервью у предательницы. Вот она сидит передо мной. У нее иссохшие губы. Землистый цвет лица. Мертвые, безжизненные глаза.
Но странно, я не спрашиваю у нее ни имени, ни фамилии, что всегда делаю в первую очередь, опять-таки по профессиональной привычке.
И до сих пор я не могу понять, почему я тогда этого не сделал. Есть в моей записной книжке вся ее «история», но нет даже имени,
Я задаю первый вопрос:
- Где вы познакомились с унтер-офицером?
Она смотрит мимо меня, долго молчит, потом отвечает с немецким акцентом.
- Не понимайт! — И сама задает мне вопрос: «Sprechen Sie deutsch?»
Я ей не отвечаю.
- Не понимайт! — говорит она и отворачивается.
- Ну, что с ней спорить! — с мольбой обращается ко мне опекун. — Я переведу! — И он переводит мой вопрос.
Она отвечает:
- Познакомились в Смоленске.
- Он ваш муж?
- Да, мы познакомились в Смоленске, тогда их часть стояла у нас в городе.
- Почему он не рад вам?
Она снова долго молчит. Смотрит куда-то в пространство. Потом, горько усмехнувшись, отвечает по- русски :
- Он говорит — я его компрометирую...
Русская речь в ее устах звучит как-то неожиданно для меня.
Наступает долгая пауза.
Что бы еще спросить у нее?
- Чем вы занимались до войны — учились, работали?
- Уже несколько месяцев работала.
- Когда и где научилась стрелять?
- Еще до тридцать седьмого года, девчонкой. Я закончила снайперский кружок.
- Это правильно говорят, что за вчерашний и сегодняшний день вы убили больше тридцати наших солдат?
- Кто это считал?
- Да говорят.
- Я за два дня сделала один выстрел. Сбила с одного дурака фуражку с красным ободком. Напомнила, что существую. А снайперов и без меня хватает в дивизии!