Имя, стоявшее в списке последним, вызывало больше всего вопросов и вместе с тем было самым очевидным: Иисус Христос. Иисус, вифлеемский дар миру, плотник, который вроде бы был богом, сошедшим на землю, и, как уверяют церковники, До сих пор не умершим. Тони сознавал, почему он включил в список Иисуса. Это имя переплеталось в его сознании с воспоминаниями о матери. Она горячо любила этого плотника и все, что было связано с ним. Отец, конечно, тоже любил Иисуса, но иначе. Последний подарок, полученный Тони от матери, хранился в сейфе, в его тайном убежище. Для него это была самая большая ценность.
Всего за два дня до того, как судьба одним махом вырвала родителей из его жизни, мать неожиданно пришла к нему в комнату. Воспоминание об этом навсегда отпечаталось в душе Тони. Ему было одиннадцать лет, он учил уроки, и вдруг она появилась и замерла, прислонившись к двери, — худенькая женщина в фартуке с цветочками, одна щека высвечена белым: она испачкала ее мукой, когда поправляла прядь волос, выбившуюся из-под ленты, которая стягивала ее локоны. Именно поэтому мальчик понял, что мама плакала: слезы проделали в слое муки извилистую дорожку.
— Мама, что с тобой? Что случилось? — воскликнул он, вскочив со стула.
— Ничего-ничего, — ответила она, утирая слезы тыльной стороной руки, — все в порядке. Ты же знаешь, я иногда задумаюсь о чем-нибудь хорошем, о том, за что я благодарна судьбе… о тебе и твоем брате, например… и плачу от радости. — Она помолчала. — Не знаю даже почему, дорогой, но я все думала, какой ты уже большой: через пару лет будешь подростком, поступишь в колледж, женишься… — Она опять сделала паузу. — И знаешь, что я почувствовала? Радость. Сердце у меня готово было выпрыгнуть из груди. Я благодарю Бога, Тони, за то, что ты у меня есть. И я решила приготовить тебе твой любимый ягодный пирог, и еще карамельные рулеты. А потом я посмотрела из окна на все, что даровал нам Господь, и в первую очередь на тебя и на Джейка, и вдруг мне захотелось подарить тебе что-нибудь, что-то такое, что мне особенно дорого.
Тут Тони заметил, что она сжимает что-то в кулаке. Кулачок этой миниатюрной женщины — мальчик к тому времени уже перерос мать — был совсем маленьким, но подарок в нем полностью умещался. Протянув руку, она медленно разжала кулак. На ладони лежала испачканная мукой тонкая золотая цепочка с крестиком, какие носят женщины.
— Вот. — Она протянула крестик Тони. — Я хочу, чтобы он был у тебя. Он достался мне от твоей бабушки, а ей — от ее матери. Раньше я мечтала, что однажды передам его дочери, но этому, похоже, не суждено случиться. Когда я думала о тебе сегодня и молилась за тебя, мне показалось, что, если я отдам его тебе, это будет правильно.
Тони оставалось только протянуть руку, и мать опустила ему на ладонь тонко свитую цепочку с маленьким золотым крестиком.
— Я хочу, чтобы когда-нибудь ты подарил его женщине, которую полюбишь, и рассказал ей, как он тебе достался. — Слезы опять потекли по ее щекам.
— Но, мама, ты ведь сама сможешь это сделать.
— Нет, Энтони. Я не могу объяснить почему, но я чувствую, я уверена, что подарить его должен ты, а не я. Ты не думай, сынок, я никуда не денусь, но, как дала мне этот крестик моя мать, так я даю его тебе, чтобы ты передал его дальше.
— Но как же я пойму…
— Ты поймешь, — прервала его мать. — Поверь мне, поймешь! — Обхватив руками Тони, она крепко прижала его к груди, не думая о том, что может запачкать его мукой. Мальчика это тоже не беспокоило. Происходящее, на его взгляд, не имело особого смысла, но он чувствовал значительность момента.
— Следуй за Иисусом, Энтони, и тогда будешь идти правильным путем. И знай, — добавила она, откинув голову и глядя ему в глаза, — он никогда не покинет тебя.
Через два дня мамы не стало: она погибла по вине юного эгоиста, чуть старше Тони. А крестик на цепочке и поныне хранился в сейфе. Тони так и не подарил его никому. Может быть, мать предчувствовала свою гибель? Он часто гадал, не было ли это предвестием, неким предупреждением или знамением от Бога, пожелавшего, чтобы у сына осталось воспоминание о матери. Эта потеря разрушила Тони жизнь, течение которой с того момента направилось по пути, на котором он стал собой сегодняшним, то есть сильным, жестким, способным легко преодолевать испытания, с которыми другие едва справлялись. Но бывали моменты, мимолетные и неуловимые, когда нежная тоска просачивалась между камнями в его крепкой стене и заводила свою песнь — точнее, пыталась завести, ибо он быстро выключал эту музыку.