Кирк дал знак своим коллегам, и они направились к двери. Я заскрипел зубами, едва сдерживая крик ярости. Ужасно быть в столь беспомощном положении, без возможности хоть как-то предупредить Леду.
Я опустился на холодный пол и обхватил голову руками. Когда я плакал в последний раз? В далеком детстве, на похоронах матери. С тех пор ничто не могло выжать из меня слезу. До нынешнего момента. Да, я плакал, навзрыд, как ребенок, не думая, слышит ли меня кто-нибудь. Все мое существо переполняла безысходность. Счастливая жизнь с любимой женщиной, начавшаяся совсем недавно, подошла к концу так быстро и глупо. Безумное желание вернуться в прошлое и все изменить терзало душу и наполняло тело еще большей болью.
Не знаю, как я сумел уснуть – похоже, в какой-то момент мое сознание просто отключилось. Пришел в себя от безжалостного пинка в плечо.
– Поднимите его!
Я узнал голос Кирка Галлена и кое-как поднялся без посторонней помощи. Что, признаться честно, было не так-то уж и легко – руки и ноги одеревенели, голова все еще кружилась, во рту было сухо от жажды. Рядом с Галленом стоял вчерашний безымянный гвардеец с листом бумаги в руках.
– Подпиши, – он протянул мне бумагу и карандаш.
– Что это? – я вглядывался в буквы, но перед глазами все расплывалось.
– Признание в измене.
Я поднял глаза сначала на гвардейца, потом на Галлена. Тот стоял с невозмутимым видом, но я понимал, происходящее доставляло Кирку ни с чем не сравнимое удовольствие.
– Ты же понимаешь, что мы заставим тебя подписать признание?
Да, я понимал. Но… Сдаться так сразу, без малейшего сопротивления?
– Глупо. Очень глупо, – Кирк покачал головой, а гвардеец забрал бумагу у меня из рук. – Стража! Отведите заключенного в комнату пыток.
– Лучше я умру, но имя мое не будет запятнано! – прошипел я. Бравада, это была только лишь беспочвенная бравада. Все это прекрасно понимали.
Меня поволокли темными коридорами, казалось, в саму преисподнюю. Я обливался потом от ужаса, едва сдерживаясь, чтобы не завопить и не начать отбиваться. Впереди со скрипом открылась тяжелая дверь, и мы очутились в очередной темной комнате – довольно большой и пропахшей чем-то настолько мерзким, что тошнота мгновенно подкатила к горлу. Лишь то, что я не ел уже невесть сколько времени, позволило мне сдержать рвотные позывы. Звякнули цепи и вокруг моих запястий застегнулись железные кольца. Я был растянут на цепях, прикрепленных к потолку, а ноги касались пола лишь кончиками пальцев.
– Не передумал? – Галлен встал передо мной, но, не успел я ответить, добавил. – Хотя, зря что ли мы тебя сюда приволокли. Аммат, займись им!
От стены отступила серая тень – тюремный экзекутор был тут. Взвизгнула плеть, и спину обожгла горячая боль – такая, что я не сдержал вскрика. Не успел прийти в себя, как новый удар, словно огненная вспышка, пронзил меня насквозь. Ноги стали ватными, и я повис на цепях, будто марионетка. Снова волна боли, потом еще… Видимо, потерял сознание, потому что получил порцию ледяной воды от вчерашнего человека с ведром. Я попытался слизать живительную влагу с лица и почувствовал во рту вкус крови из прокусанной губы.
– Мы можем продолжать эту процедуру бесконечно, – Кирк бесстрастно смотрел на мои мучения. – Рано или поздно ты подпишешь признание, Грен. Почему не сейчас?
Действительно, почему? Чтобы сохранить остатки самоуважения? Помогут ли они мне в этой ситуации? «Леда поймет, – пришла в голову спасительная мысль. – Леда была на моем месте, она поймет, поймет…».
– Я подпишу… признание, – прохрипел я. Самодовольная улыбка тронула губы Кирка Галлена. Он вышел победителем – как и всегда.
***
В тюремной камере стоял холод. Свернувшись калачиком на стылом каменном полу, я пытался разгрызть хлебные горбушки, которые мне принесли в качестве обеда. Протухшую воду в щербатой кружке я выпил сразу – и теперь жалел, что не оставил немного для размягчения старого хлеба. Масляную лампу убрали, только из-под двери проникал в камеру неровный свет из коридора. Раны кровоточили, и не было ничего, чем можно было бы их прикрыть. Рубаха моя была разорвана. Кое-как справившись с едой, я обхватил себя руками и попытался заснуть. Бесполезная попытка. Боль не давала забыться, головокружение вызывало бесконечную тошноту. Я попытался было встать и согреться ходьбой, но сразу же со стоном повалился на пол. Мне хотелось умереть. Смерть казалась спокойным пристанищем, которое избавит от боли, голода, жажды и страха. Вокруг сгущалась темнота, полная отчаянья и безысходности. Темнота поглощала мысли, стирала память, лишала всего человеческого, что было во мне. Я был раненым зверем в ловушке. Раненым и обреченным.