Вся промышленная область, по понятным причинам, называлась Приднестровьем. И проживало там в основном русскоязычное население. Принятые же в новой стране законы не учитывали интересов этого населения, на которое правительству свежесозданного государства было, по сути, начхать. А еще в те непростые годы появился популярный националистический лозунг – «Чемодан-вокзал-Россия», призывавший катиться русскоговорящее население куда-нибудь к северному соседу и не раздражать коренных жителей. Такой сценарий уже был отлично обкатан в соседней Прибалтике, откуда русских либо выгнали, либо заставляли менять фамилии на местные, общаться на местном же языке и вообще всячески подчеркивали, что русские – люди второго сорта.
Так что в Приднестровье население уже понимало, что их ждет, поэтому решило защищать свои интересы. Сначала – мирно. Но переговоры зашли в тупик, и тому способствовали многочисленные провокации. Появились первые жертвы среди мирного населения. На помощь русскоговорящим устремились украинцы, жители России, подтянулись казаки из Ростова. Молдова решила побряцать оружием, и началась кровавая баня. 18 июня в Приднестровском городе Бендеры вовсю орудовала молдавская бронетехника, которой местные жители, имевшие только легкое стрелковое оружие, ничего не могли противопоставить.
Начались уличные бои. Отец Шмидта Николай Иванютенко был в числе оборонявшихся. С молдавской стороны по защитникам города били снайперы, не разбирая, кто оказывался в прицеле – старики ли, женщины, мужчины, подростки, с оружием или без.
Густо сыпались мины, разнося вдребезги стеклянные витрины, вгрызаясь в стены панельных пятиэтажек, срезая осколками деревья и человеческую плоть.
Когда снаряд ударил на противоположной стороне улицы, Николай услышал пронзительный крик. Незнакомая женщина лет сорока, держась рукой за окровавленное бедро, пыталась заползти в подъезд соседнего дома. Рядом с ней, тонко крича, сидела девочка с маленькими, смешно торчащими светлыми косичками.
– Мамааааа, мамочка! – Девочка пыталась помочь женщине опереться на себя и добраться до спасительного подъезда, густо увитого диким виноградом.
– Беги, Настенька, беги, дурочка, – плакала мать, отталкивая от себя ребенка.
Ей никак не удавалось встать, и она с каждой попыткой теряла все больше сил.
Из-за стволов раскидистых каштанов, лязгая металлом льющихся полированных гусениц, выкатилась молдавская БМП. Иванютенко бросился к матери с ребенком, надеясь спасти их, поднять, впихнуть в этот злосчастный подъезд. И тогда с бронемашины по бегущему человеку дробно стукнул спаренный пулемет.
Свет вдруг померк в глазах бывшего лейтенанта, и для мужчины все закончилось. Николай умер на бегу. Пули вошли в позвоночник, сердце и легкие, сбив его тело на тротуар, словно кеглю.
Волосы мертвого перебирал теплый июньский ветер, и кровь, похожая на терпкое красное вино, медленно разливалась по асфальту.
В августе войну завершили российские миротворческие войска. Но эта боль, эта ненависть и стремление убивать, зародившиеся, видимо, в Афганистане, еще долго трепали бывшие колосья снопа, что когда-то звался – СССР.
Ничего этого Сергей Сокольских не знал и о тех событиях представления имель очень смутные. Да, была в том регионе война, погибли люди. И у него, Сергея, тоже ведь была война – настоящая. Сколько их уже было? Но каждая из этих чужих войн была как своя, ведь все они были так похожи. Непростительно похожи.
– Птица, сторгуй винтарь. – Шмидт, мысленно вновь переживший все те события, которые застал совсем мальчишкой, молчал уже больше получаса. Выкурил три сигареты. А теперь вот сменил тему.
– Который? – удивился Сокольских.
– «Мосинку», конечно, остальное у тебя откровенное барахло.
– Да? А АКМ?
– А куда я с ними? До первого военного патруля? Нет, давай «Мосинку». Сколько хочешь?
– А сколько предложишь? Только не жмись, у тебя вон тачка есть, купил же на что-то.
Шмидт назвал цену.
– Да, негусто… – протянул разочарованно Птица.
– Да брось, Есаул тебе все равно за нее много не даст, ты же ему оптом все сдавать будешь.
Сергей подумал: «Что мне винтовка? Себе не оставлю».
«Болтовки» Сокольских не любил, но не потому что они были плохими, скорее, наоборот, очень даже отличными. Просто стиль у Птицы был не тот, ну вот не с руки ему было затвор передергивать после каждого выстрела, поэтому предпочитал автоматику. В тех условиях, в которых он существовал как сталкер, автоматика была предпочтительнее.