Звал? Меня? Колени подогнулись, но доктор поддержал.
— А… — хочу спросить об Алисе, но вовремя прикусываю язык, вдруг вспомнив слова Машки, что ее подружка никуда не поехала. Значит…значит Руслан был один? — Доктор, что случилось? — спрашиваю у дверей палаты.
— Авария. Ваш муж не справился с управлением, — доктор морщится. — Вообще, ему очень повезло, отделался парочкой переломов. Мотоциклу повезло гораздо меньше…
Что? Мотоциклу? Руслан был на мотоцикле? Вот же…
Злость вспыхивает едким огнем, опаляет и без того обожженное сердце.
— Некоторое время ему придется провести у нас, а дальше видно будет.
— А мне…
— Он один в палате, — улыбается доктор. — Медсестер я предупрежу. С Новым годом!
Решительно вхожу в палату и застываю, пригвожденная темным взглядом. Злость испаряется, будто и не было, когда я вижу его: порезы на лице, повязка на груди, руке.. Шаг, еще один. И еще…
Он смотрит на меня, чуть улыбаясь разбитыми губами. Потрепанный, изломанный, но живой. Это главное. Он живой. И облегчение забирает последние силы. Опускаюсь на колени у кровати, переплетаю наши пальцы и трусь щекой о его ладонь.
— Ксанка, — хрипло шепчет Руслан. Всхлипываю. Мир расплывается. Но я вижу повязку на его груди и порезы на лице. Касаюсь губами сбитых костяшек.
— Я так испугалась, — выдыхаю тихо, согревая дыханием его холодную ладонь.
— Все хорошо, — улыбается он и тут же шипит от боли. Закусываю губу, как будто это не ему, а мне больно.
Тянет меня на себя, заставляя подняться. Осторожно подвигается, и я ложусь рядом, носом уткнувшись ему в подмышку, втягивая запах крови, мороза и лекарств.
Обнимает, носом утыкаюсь в мою макушку.
— Ты пришла, — шепчет и его голос дрожит. — Пришла…
— Конечно, пришла, — снова ловлю его взгляд.
— Почему?…
— Снова мечтаешь? — голос Руслана вытягивает в реальность.
— Помнишь наш первый Новый год? — отвечаю вопросом на вопрос.
— Еще бы, — усмехается Рус.
— Помнишь, ты тогда спросил, почему я приехала?
— А ты умело ушла от ответа, — кивает Рус, прикрыв глаза. Вспоминает. Да, я тогда просто поцеловала его, потому что не знала ответа на его вопрос. Но…тот поцелуй и был ответом, разве нет?
— Тогда я боялась ответов.
— А сейчас? — открывает глаза и смотрит пытливо.
— Ты не поверишь.
— А ты попробуй, — его руки замирают на моей талии, сжимают, не больно, но ощутимо.
— Я ревновала тебя тогда жутко. Мне сказали, что ты уехал с другой, и я рванула за тобой. А потом…потом пришла боль. Я не знаю, что это было. Наверное, почувствовала…
Руслан смотрит внимательно, не перебивает и не шевелится. Дает мне шанс?
Его не оставляет стук в дверь и встревоженный голос Богданы.
— Пап, — зовет она. — Пап, ты здесь?
— Да, солнышко, — отвечает Руслан, не сводя с меня внимательного взгляда. — Скоро выйду. Что-то случилось?
— Нет, просто я…я… — она растеряна. — А…ма—ма? — чуть запинается. А я перестаю дышать. Сердце врезается в ребра с оглушительной силой. Вздрагиваю.
— Мама со мной, Звездочка, — улыбается Руслан. — Мы тут…разговариваем.
— Хорошо, — мне кажется, или наша дочь улыбается? — Я вас здесь…подожду.
А я тут же вскакиваю на ноги. Руслан не держит. Сам встает медленно. Одевается, пока я судорожно пытаюсь влезть обратно в джинсы и водолазку. Все внутри дрожит.
И мне…страшно.
Богдана назвала меня мамой. Пусть вот так странно, через закрытую дверь, но ведь назвала? А Рус…он сказал, что я здесь, с ним. Господи, что она подумает? Черт…как ей объяснить, что мы тут делали? И как долго она нас искала?
Руслан перехватывает меня, когда я все-таки натягиваю водолазку, окопавшись в своих лихорадочных мыслях. Разворачивает к себе лицом.
— Все хорошо, Саша. Слышишь? Она наша дочь. Ты ее мама. Так что все нормально. Не трясись так. Не нужно. Ничего страшного не произошло. Мы муж и жена. Ничего криминального, родная.
Киваю. Ведь и правда, ничего криминального. Мы муж и жена. Любим друг друга. В конце концов, голыми нас Богдана не видела. Выдыхаю.
— Я люблю тебя, Руслан.
Он замирает. Смотрит странно, а я не пытаюсь разгадывать, что творится на черном дне его глаз. Просто говорю.
— Уже тогда любила, просто не понимала. Так много не понимала. Столько лет. Прости меня.
— Давно простил, глупая.
Целует, губами собирая слезы.
— Идем, — переплетает наши пальцы. — Нас дочь ждет.
Глава двадцать первая: Леся
Помни: у тебя я есть,
Даже если ты совсем одна.
Около тебя я здесь.
Ничего не бойся никогда…
Вера Брежнева «Девочка моя»
— Мам, — тихо зовет Богдана.
Вздрагиваю. Тарелка, которую я тру уже черт знает сколько времени, выскальзывает из пальцев, падает в раковину, окатив меня снопом мыльных брызг. Выдыхаю, оборачиваясь к застывшей в пороге кухни дочери. На ней потертые по моде джинсы и светлая толстовка. Рыжие волосы стянуты в две косы, сегодня заплетенные не Айей. Не такие искусные, как у подруги, но уже не такие кривые, как в первый раз. Я тоже учусь быть мамой.
— Мам, не бойся. Папа вернется.
Я улыбаюсь, шагая к дочери. Обнимаю ее. Она льнет ко мне и только когда зарывается носом у меня на груди, слышу, как тихонько всхлипывает.
— Девочка моя, ты чего? — спрашиваю, гладя ее по голове.
Запрокидывает голову, смотрит на меня влажной зеленью своих большущих глаз.
— Сама же говоришь, папа вернется, — вытираю сорвавшиеся с ресниц слезинки. Подмигиваю. — Он просто не может не вернуться.
— Не может. Мы же его ждем, — соглашается Богдана. Она уже очень хорошо разговаривает и, кажется, оправилась от тех кошмаров, что пережила. Но Марк все равно ездит к нам три раза в неделю и «крадет» Богдану на несколько часов. Я не спрашиваю, чем они занимаются. Это то, что должно остаться между моей девочкой и ее психологом. Марк говорит, что она молодец. Настоящий боец. А Богдана смотрит на него с восхищением и действительно ведет себя, как боец. Сильная и храбрая девочка. Как ее отец.
— Конечно, — улыбаюсь, вытряхивая себя из мыслей. — Но его ждем не только ты и я.
Богдана выгибает бровь в немом вопросе точно, как ее отец. Улыбаюсь. Двумя пальцами ловлю выбившуюся из косы прядку, заправляю за ухо. Как же она похожа на Руслана: характером, повадками, манерой говорить. Моего в ней только красивая мордашка. И этого достаточно. Каждому важен внутренний стержень, который не позволит сломаться, когда станет невмоготу. И я рада, что «стержень» нашей дочери прописан генетическим кодом ее отца.
— Мама? — почти шепотом.
Прошло уже тринадцать недель, а я так и не привыкла к этому ее тихому и робкому «мама». Тринадцать недель, а мы до сих пор живем в доме брата. В доме, куда, похоже, съехались все друзья Алекса. Игнат с Дашей, до невозможного счастливые. Не знаю, как остальные, а таким живым Игната я не помню даже с его первой женой. Он словно обрёл крылья. И маленькая, но боевая Дашка, льнула к нему, как самая настоящая кошка во время загула. Алекс даже поселил их во флигеле — тоже ощущал их сексуальную ауру.
Прикатили и Крутовы: сияющий, как начищенный пятак Тимур с Юлькой на плечах и цветущая и похорошевшая Аська с двухлетним наследником.
Пока мужчины решали дела, на нашей женской территории творился…апокалипсис. Иначе и не назовешь. Шутка ли, шестеро разновозрастных детей под одной крышей!
И если бы не Богдана, от братова дома остались бы «щепки да опилки». Она всех сдружила. Как-то так незаметно получилось. Она нашла общий язык со всеми: младшему Крутову и годовалым близнецам Костроминым читала сказки; Матвея, которому едва стукнуло четыре, учила рисовать, а еще единственная, кто не побоялась отдать в эти маленькие загребущие ручки свои шикарные волосы; а с Юлькой проводила почти все время. И это не могло не радовать, всё-таки родная кровь. За эти тринадцать недель мы срослись все, стали одной большой дружной семьей.