К его удивлению, эти искры превратились в пламя. Не в молнию, на сей раз. Но оно могло бы изжарить его на месте.
Туон расправила плечи и вытянулась во весь рост. Во весь, какой был: Мэт не был уверен, было ли в ней полных пять футов, даже с каблуками.
«Мой четырнадцатый день истинного имени будет через пять месяцев», — сказала она голосом, что был далек от холодного. На самом деле он мог согреть фургон лучше, чем печка.
Он почувствовал проблеск надежды, но она еще не закончила.
«Нет. Вы здесь храните свои имена со дня рождения, не так ли. Это будет моим двадцатым днем рождения. Ты удовлетворен, Игрушка? Ты боялся, что украл… ребенка?» — Она почти прошипела последнее слово.
Мэт замахал руками перед собой, яростно отрицая подобное предположение. Женщина начала шипеть на него словно котелок, а мужчина с толикой мозгов нашел бы способ быстренько остудить ее. Она сжимала чашку настолько сильно, что сухожилия проступили на тыльной стороне ее руки, и он не хотел испытывать прочность своего бедра еще одним падением на пол. Если задуматься, он не знал, насколько серьезно она пыталась попасть в него в первый раз. Ее руки были очень быстры. "Я просто хотел узнать, вот и все, — быстро сказал он. «Я полюбопытствовал, продолжая разговор. Я лишь немного старше». Двадцать. А ведь он возлагал столько надежд, на то, что она слишком юна, чтобы выйти замуж еще хотя бы в течение трех или четырех лет. Он с радостью будет приветствовать все, что отдалит день его свадьбы.
Туон подозрительно изучала его, наклонив голову, потом швырнула чашку на кровать рядом с госпожой Анан и опять уселась на табурет, с такой тщательностью расправляя свои шерстяные юбки, как будто они были шелковой мантией. Но она продолжала изучать его сквозь длинные ресницы.
«Где твое кольцо?» — требовательно спросила она.
Неосознанно он взглянул на палец левой руки, где обычно носил длинное кольцо, — «Я не ношу его постоянно». — Конечно, нет, когда каждый в Таразинском дворце видел, что Мэт носил его. Перстень бросался в глаза даже на фоне той легкомысленной одежды, что он тогда надевал. В любом случае, кольцо не служило ему печатью, а было всего лишь попыткой резчика воплотить свои фантазии. Странно, насколько легкой стала его рука без кольца. Слишком легкой. Странно и то, что она заметила его отсутствие. Но, почему нет? Свет, эти игральные кости заставляли его шарахаться от теней и подскакивать при любом шорохе. Или, возможно, причиной этого была Туон? Это очень тревожило.
Он было двинулся, чтобы присесть на свободную кровать, но Селюсия бросилась к ней с таким проворством, что ей позавидовал бы любой акробат, и растянулась на ней, подперев голову рукой. Этот бросок заставил ее шарф в какой-то момент сползти набок, но она поспешно привела его в порядок, глядя на Мэта гордо и холодно, как королева. Он посмотрел на другую кровать, и госпожа Анан отложила свою вышивку подальше, чтобы демонстративно разгладить свои юбки, давая понять, что не намерена подвинуться ни на дюйм. Чтоб ей сгореть, она вела себя так, словно защищала Туон от него! Женщины всегда умудрялись объединиться, так что у мужчины никогда не оставалось ни единого шанса. Хорошо, что он сумел удержать Эгинин от захвата власти, и он не собирался позволять издеваться над собой ни госпоже Анан, ни грудастой горничной леди, ни высокопоставленной и страшно могущественной Верховной Леди — Дочери этих Девяти треклятых Лун! Однако, едва ли он мог отпихнуть одну из них с дороги, чтобы найти себе местечко присесть. Прислонясь к шкафчику в ногах кровати, на которой сидела госпожа Анан, он пытался придумать, что сказать. Он никогда не задумывался над тем, что сказать женщине, но его мозги, кажется, были оглушены звуком этих игральных костей. Все три женщины одарили его неодобрительными взглядами — он почти услышал, как одна из них велела ему не сутулиться! — и улыбнулся. Большинство женщин считало его улыбку обезоруживающей.
Туон испустила глубокий вздох, который не показался наигранным
«Ты помнишь лицо Ястребиного Крыла, Игрушка?»
Госпожа Анан удивленно моргнула, а Селюсия села на кровати, хмуро глядя на него. На него. С чего бы ей хмуро на него глядеть? Туон продолжала смотреть на него — руки сложены на коленях — холодная и сосредоточенная как Мудрая в День Солнца.
Улыбка застыла на лице Мэта. Свет, что она знала? Как могла она знать хоть что-нибудь.
Он лежал под палящим солнцем, обеими руками зажимая бок, пытаясь удержать последние искры жизни и удивляясь, с какой стати он это делает. После сегодняшней битвы с Алдешаром было покончено. Тень на миг заслонила солнце, и затем высокий человек в доспехах склонился над ним, держа шлем подмышкой, глубоко посаженные глаза, орлиный нос:
— Ты хорошо сражался со мной, Кулайн, и сегодня, и раньше — произнес тот незабываемый голос. — Ты будешь жить со мной в мире?
С последним вздохом он рассмеялся прямо в лицо Артуру Ястребиное Крыло.
Он ненавидел воспоминания о том, как умирает. В его памяти пронеслась дюжина других, таких же древних, но ставших теперь его воспоминаний. Артур Пейндраг был трудным в общении человеком даже до того, как начались войны.
Протяжно вздохнув, он осторожно подбирал слова. Было бы совсем некстати заговорить на Древнем Наречии.
«Конечно, нет!» — Он лгал. Мужчина, не умеющий убедительно врать, быстро бы получил у женщин от ворот поворот. — «Свет, Ястребиное Крыло умер тысячу лет назад! Что это за вопрос?»
Ее рот медленно открылся, и какое-то мгновение он был уверен, что она намеревается ответить вопросом на вопрос.
«Просто глупый вопрос, Игрушка», — наконец вместо этого ответила она. — «Я не знаю, с чего это взбрело мне в голову».
Напряжение в его плечах ослабло, слегка. Конечно, он же та’верен. Люди рядом с ним делают и говорят такие вещи, которых никогда бы не сделали где-нибудь еще. Сущая ерунда. Однако, такие штуки могут стать неудобными, если станут происходить слишком близко к дому.
«Мое имя — Мэт. Мэт Коутон». — Он мог бы вовсе ничего не говорить.
«Я не могу сказать, что буду делать, вернувшись в Эбу Дар, Игрушка. Я еще не решила. Возможно, я сделаю тебя да’ковале. Ты недостаточно привлекателен для виночерпия, но вероятно, мне будет приятно иметь одного такого. Однако, ты взял на себя некоторые обязательства относительно меня, и мне доставит удовольствие пообещать тебе кое-что сейчас. Пока ты выполняешь свои клятвы, я не убегу и не предам тебя, я также не буду настраивать против тебя твоих последователей. Я верю, что прикрытие необходимо».
Госпожа Анан в изумлении воззрилась на нее, а Селюсия издала какой-то неопределенный звук, но Туон, казалось, не замечает ни одну из женщин. Она только смотрела на него, ожидая ответа.
Он хмыкнул. Не застонал, просто хмыкнул. Лицо Туон было спокойно, как гладкая маска из темного стекла. Ее спокойствие было безумием, но оно могло взгляд безумца сделать разумным. Она, должно быть, не в своем уме, если думает, что он поверит этому обещанию. Хотя, он думал, что она действительно рассчитывала на это. Или она была лучшим вруном, каким он когда-либо надеялся стать. Снова у него возникло тошнотворное чувство, что она знает больше, чем он. Смешно, конечно, но оно возникло. Он проглотил комок в горле. Твердую глыбу.
«Хорошо, если это хорошо для тебя, — сказал он, пытаясь выиграть время, — а как насчет Селюсии»?
Время для чего? Он не мог думать с этими игральными костями, кувыркавшимися в его голове.
«Селюсия выполняет мои желания, Игрушка», — нетерпеливо сказала Туон. Синеглазая женщина выпрямилась и уставилась на него, как будто возмущенная тем, что он мог сомневаться в этом. Для горничной она могла выглядеть свирепой, когда хотела.
Мэт не знал, что сказать или сделать. Не думая, он плюнул на свою ладонь и протянул руку, как если бы скреплял сделку, выгодно купив лошадь.
«Твои манеры… грубы — сказала Туон сухим голосом, но плюнула на собственную ладонь и пожала его руку.
— «Цена уплачена, свое, просивший, получает». Что означает эта надпись на твоем копье, Игрушка?»
На этот раз он застонал, и вовсе не оттого, что она прочитала надпись на древнем наречии на его ашандарее. Проклятый булыжник и тот застонал бы. Кости остановились как раз в тот момент, когда он коснулся ее руки. Свет, что произошло?