Он вспомнил, что затаил дыхание, опасаясь, что кто-нибудь поинтересуется, почему это так богато украшенный сверток он держит под дождем. Он проклинал себя за глупость, прихватив из дворца штору, первое, что подвернулось под руку. В памяти события всегда тянутся медленно. Эгинин спешилась, передав поводья Домону, принявшему их из ее рук с поклоном в седле. Капюшон Домона был откинут, показывая его наполовину обритую голову и собранные в косу оставшиеся волосы. С бороды приземистого иллианца капала вода, но он упрямо сохранял присущую со'джин надменность, традиционных слуг всех Высокородных, которые гордятся этим званием больше, чем Высокородные своим положением. И конечно считают себя гораздо выше простых солдат. Эгинин оглянулась на Мэта и его ношу. Ее лицо застыло, превратившись в маску, которая, если не знать, что она испугана до смерти их затеей, сошла бы за надменность. Высокая сул'дам и ее дамани, быстро закончив свою проверку, вновь появились из темноты. Ванин, находившийся сразу за Мэтом, держал в руках поводья одной из вьючных лошадей, по своему обыкновению сидя в седле как куль с мукой, наклонился в седле и сплюнул. Мэт не понял почему, но ему запомнился этот эпизод, но все так и было. Ванин плюнул, и в тот же миг раздался сигнал трубы, четкий и тонкий из-за расстояния. Он донесся издалека с юга города, где планировалось поджечь шончанские склады на Портовой дороге.
При звуке трубы офицер стражи заколебался, но внезапно уже в самом городе зазвенел колокол, затем второй, как будто сотни тревожных сигналов зазвучали в ночи одновременно, когда темное небо взорвалось множеством серебристо-синих молний, ударивших внутри городских стен, больше, чем бывает в самую сильную грозу. Они озарили проход мерцающим светом. В тот же момент раздались крики и вопли, эхом разнесшиеся по городу.
За это мгновение Мэт успел про себя обругать всех Ищущих Ветер, которые выступили раньше, чем обещали. Но тут же понял, что кости в его голове внезапно остановились. Почему? От решил было проклясть все снова, но теперь для этого не осталось времени. В следующее мгновение офицер попросил Эгинин вернуться в седло и следовать своей дорогой, поспешно выкрикивая приказы солдатам, выскакивавшим из караулки. Направив одного человека в город, узнать, что происходит, он расставлял остальных таким образом, чтобы отразить угрозу как снаружи, так и изнутри городских стен. Толстушка со своей дамани, вместе с еще одной парой, выбежавшей из караулки, убежали вслед за солдатами. А Мэт и остальные, в то время как за их спиной рукотворный шторм разносил Эбу Дар по камешку, галопом вылетели из ворот в противоположном направлении – прямиком под дождь, увозя с собой трех Айз Седай, две из которых были сбежавшими дамани, и похищенную наследницу Хрустального Трона. Бесчисленные как листья травы, стрелы молний…
Вздрогнув Мэт вернулся в настоящее. Эгинин покосилась на него и попыталась взвалить его на себя.
– Обнявшиеся любовники не торопятся, – пробурчал он. – Они… медленно прогуливаются.
Она ухмыльнулась. Домон совсем ослеп от любви. Либо так, либо его слишком часто били по голове.
В любом случае, труднейшая часть осталась позади. Мэт надеялся, что выбраться из города было труднее всего. С тех пор он не слышал вращения костей. Они всегда были плохим знаком. Он хорошенько запутал след, и должен найтись по настоящему удачливый человек, вроде него самого, чтобы отделить золото от отбросов. Взыскующий Истину шел по следу Эгинин до той самой ночи, и ее будут теперь разыскивать еще и за похищение дамани, поэтому погоня будет думать, что она сейчас скачет во весь опор, унося ноги от Эбу Дар, а не сидит прямо под городской стеной. Кроме совпадения по времени ничто не связывало ее с исчезновением Туон. И что более важно, с Мэтом. Тайлин, без сомнения, выдвинет против него собственные обвинения. Ни одна женщина не простит мужчину, что ее связал и засунул под кровать, даже если сама это предложила. При хоть каком-то везении, ничего конкретного кроме этого из событий происшедших той ночью нельзя будет связать непосредственно с ним. И если повезет, никто кроме Тайлин не станет его подозревать. Для простого мужчины связать королеву как ярмарочного поросенка обычно достаточно для вынесения смертельного приговора. Но для похитителя Дочери Девяти Лун это наказание слишком незначительно – все равно что заставить пересчитывать гнилые луковицы. С другой стороны, кому может прийти в голову, что к этому имеет отношение игрушка Тайлин? Его все еще раздражало, что он прославился подобным образом, и даже хуже – как ее домашнее животное! – но в этом были свои преимущества.