Он не сделал и пары шагов к выходу, как Эгинин нагнала его и обняла за талию. Он притормозил, сердито уставившись на нее. Она сопротивлялась его приказам, как форель борется с рыбаком, но это было уже не просто упрямство.
– Ты думаешь, что ты делаешь? Что если этот офицер узнает тебя?
Это казалось столь же невероятным, как присутствие на представлении Тайлин, но нужно использовать все, что способно заставить ее остаться.
– А почему этот парень должен быть кем-то, кого я знаю? – усмехнулась она. – У меня нет… – ее лицо скривилось на какую-то секунду, – мало друзей по эту сторону океана, и ни одного в Эбу Дар. – Она прикоснулась к кончикам прядей парика на груди. – Все равно, в этом даже родная мать меня не узнает. – К концу фразы ее голос стал мрачным.
Еще немного и он сломал бы зубы, с такой силой он сжал челюсти. Стоять здесь, продолжая убеждать ее не ходить, было совершенно бесполезно; но манера, с которой она глазела на солдат по пути сюда, была все еще свежа в памяти.
– Ни на кого не пялься, – предупредил он ее. – Даже не смотри на них.
– Я – скромная женщина Эбу Дара, – сказала она с вызовом, – ты можешь сам с ними разговаривать.
Она сказала это как предупреждение. О, Свет! Когда женщина не приукрашивает все, то она заставляет вещи выглядеть хуже, чем они есть на самом деле, а Эгинин никогда ничего не приукрашивала. Он определенно рискует лишиться зубов.
Сразу за входом начиналась главная улица труппы, петляющая среди фургонов, похожих на фургоны Лудильщиков, – точно небольшие дома, поставленные на колеса, с оглоблями, поднятыми около сидений возницы, – и большими палатками, размером с небольшой дом. Большая часть фургонов была ярко раскрашена во все возможные оттенки красного, желтого, синего или зеленого, в пестроте расцветки им не уступали многие палатки, а несколько были даже полосатыми. Вдоль улицы тут и там возвышались деревянные платформы для выступления артистов, их выкрашенные основания выглядели немного обшарпанно. Пространство, покрытое грязью и истоптанное тысячами ног, шириной не более тридцати шагов, действительно было главной улицей, одной из нескольких, что проходили через весь лагерь. Слабые струйки дыма, поднимающиеся из жестяных дымоходов, что возвышались над крышами фургонов и некоторых палаток, уносил ветер. Большая часть труппы, наверное, еще завтракала, а то и вовсе не покинула кроватей. Они следовали правилу вставать поздно, – это правило Мэт полностью одобрял, – и никто не собирался мерзнуть на улице, готовя себе завтрак на походном костре. Единственным человеком, что он увидел, оказалась Алудра, которая, высоко закатав рукава своего зеленого платья, что-то старательно растирала бронзовым пестиком в ступке на столе, рядом с ее ярко-синим фургоном, расположенным как раз на углу более узкого переулка.
Увлеченная работой стройная тарабонка не замечала Эгинин и Мэта. А он не смог удержаться, чтобы не взглянуть на нее. С темными спадающими до пояса волосами, заплетенными в тонкие и украшенные бисером косички, Алудра была, быть может, самым необычной из диковин Люка. Он объявлял ее как Иллюминатора, кем она и была на самом деле, в отличие от прочих его чудес и исполнителей, хотя Люка, похоже, в это не верил. Мэту стало интересно, что она делает. И могло ли это взрываться. Она обещала раскрыть ему тайну фейерверка, если он сможет ответить на ее загадку, но пока ему не удалось нащупать решение. Но он обязательно найдет ответ. Так или иначе.
Эгинин ткнула ему под ребра жестким пальцем:
– Предполагается, что мы любовники, о чем ты постоянно мне напоминаешь, – прорычала она ему на ухо. – Кто в это поверит, если ты сам продолжаешь пялиться на эту женщину, словно голодный на хлеб?
Мэт сладко улыбнулся:
– Я всегда смотрю на симпатичных женщин, если ты не заметила.
Теребя свой шарф резче обычного, она униженно заворчала, что его полностью удовлетворило. Ее щепетильность проявлялась время от времени. Эгинин сбежала от прошлой жизни, но оставалась при этом шончанкой, и уже знала о нем больше, чем хотелось бы. И он вовсе не собирался доверять ей все свои секреты. Даже те, о которых он еще не знает.
В самом центре лагеря на самом удобном месте стоял фургон Люка, на максимальном удалении от запаха животных в клетках и лошадей в стойлах, что располагались вдоль парусиновых стен. Фургон был ослепительным даже по сравнению с другими в труппе – красно-синий, он сиял точно прекрасная лакированная коробочка, разрисованная со всех сторон золотыми звездами и кометами. Вокруг всего фургона, под самой крышей, сияли серебром все фазы луны. Даже жестяной дымоход был выкрашен в красно-синие полосы. Лудильщики лопнули бы от зависти. С одной стороны фургона, возле своих лошадей, неподвижно стояли две шеренги шончанских солдат в шлемах, наклонив свои копья с зелеными кистями под одинаковым углом. Один из солдат держал под уздцы вторую лошадь – прекрасного мерина серовато-коричневой масти с сильными задними ногами и крепкими бабками. Сине-зеленые доспехи солдат на фоне фургона Люка казались тусклыми.
Мэт не удивился, увидев, что не он один заинтересовался солдатами. В тридцати шагах от них, в темной потрепанной шапке, прикрывшей обритую голову, возле колеса зеленого фургона Петры и Кларин, на корточках сидел Байл Домон. Собаки Кларин – пестрое собрание малюток – спали под фургоном, собравшись вместе. Полный иллианец притворялся что-то вырезающим, но все чего он добился – это скромная горка щепок у его ног. Мэту хотелось чтобы парень отпустил усы – прикрыть голую верхнюю губу – или же совсем сбрил бороду. Кто-нибудь мог связать иллианца с Эгинин. Блерик Негина, высокий парень, стоявший прислонившись к фургону, словно составляя компанию Домону, без колебаний избавился от шайнарского хохолка, чтобы не привлекать внимания шончан, хотя и он проводил рукой по черной щетине, пробивавшейся на его голове, так же часто, как Эгинин проверяла свой парик. Может, и ему стоит носить шапку.
Для непосвященных, в своих темных куртках с потрепанными обшлагами и в стоптанных сапогах, оба могли сойти за артистов или за конюхов, но только не для самих артистов. Они наблюдали за шончан, старательно пытаясь делать это незаметно, но у Блерика, как и полагается Стражу, получалось лучше. Казалось, что все его внимание сосредоточено на Домоне, если бы не случайный взгляд на солдат, столь же случайный как и любого другого на его месте. Домон же хмурился в сторону шончан, если только не впивался свирепым взглядом в полено в своей руке, словно приказывая ему превратиться в изящную резную фигурку. Парень слишком близко к сердцу принимал свои обязанности со'джин.
Мэт намечал для себя путь, которым можно было бы подобраться поближе к фургону и попытаться подслушать незаметно для солдат, когда в задней части фургона распахнулась дверь и светловолосый офицер спустился вниз по ступенькам, надев на голову шлем с тонким синим пером едва его сапог коснулся земли. Следом показался Люка, в великолепном алом кафтане с золотым шитьем в виде солнечных дисков в окружении лучей, что переливалось всеми цветами радуги когда он двинулся за офицером. У Люка было не меньше двух дюжин кафтанов, по большей части красного сукна, один безвкуснее другого. Хорошо еще, что его фургон был самым просторным в труппе, иначе ему пришлось бы возить их где-нибудь еще.
Не обращая внимания на Люка, придержав меч офицер запрыгнул в седло своего мерина, и пролаял приказ, отправивший солдат в седла и сформировавший колонну по двое, которая медленным шагом тронулась к выходу. Застыв на месте, Люка наблюдал за их отъездом с приклеенной улыбкой на лице, готовый поклониться, если кто-либо из них обернется.