Выбрать главу

Все трое – Берлин, помощница, отец – раздеваются догола и сначала долго ищут блоху друг на друге, потом сантиметр за сантиметром тщательно ощупывают каждый шов одежды (блохи обычно прячутся именно там), пытаясь найти беглянку. Все «на взводе», потому что хорошо понимают, что такое эпидемия чумы во многомиллионном городе. Но беглую блоху найти не удается. Тогда отец звонит ответственному секретарю газеты, рассказывает, что произошло, и в подробностях объясняет возможные последствия. От того же ответственного секретаря он получает приказ закрыть – по возможности наглухо – все окна и двери и никому никуда не выходить. Через полчаса у дверей квартиры Берлина дежурят два чекиста-охранника и начинается их недельное заточение – срок инкубационного периода, за который станет ясно, не заболели ли они сами чумой и не может ли от них болезнь пойти дальше. Еду в течение этого времени со всеми мыслимыми предосторожностями им просовывают в щель почтового ящика.

В этой истории замечательно следующее: режим, который правил в стране, с начала и до конца жил выдуманными делами, процессами, обвинениями. Когда же случалось что-то реальное, власть прятала концы в воду с таким усердием, будто сама была организатором, виновником всего этого. История, которая могла закончиться большой трагедией, о которой знал не только ответственный секретарь «Известий», но и Лубянка, приславшая к квартире, где жил Берлин, часовых, не попала ни в одну самую подробную сводку происшествий, что каждый день в обязательном порядке поступали на стол Сталина.

Конец рассказа такой: вакцина от чумы всё-таки была создана. Она оказалась очень хорошей и спасла жизнь миллионов людей. А что сталось с блохой, как и куда она пропала, так и осталось загадкой.

* * *

Тоже тридцать восьмой год. Осень. Отец отправлен спецкором «Известий» в Ростов-на-Дону. В то время спецкоры главных партийных газет – «Правды» и «Известий» – были немалой номенклатурой, не только «рупором», но и своего рода «оком» Кремля по всей стране. Во всяком случае, известно, что Сталин и члены Политбюро читали эти газеты от корки до корки. И вот отца везут в дом ростовского обкома – большое, недавно возведенное шестиэтажное здание – выбирать жилье. На каждом этаже всего по две квартиры. С порученцем из обкома они поднимаются пешком – лифта нет – на верхний, шестой этаж. Обе квартиры опечатаны НКВД. Порученец, сам чекист, не обращая внимания на пломбы своего ведомства, распахивает первую квартиру. Отец, стоя на лестничной площадке, говорит: «Нет». То же самое происходит со следующей квартирой и дальше на пятом этаже, четвертом, третьем, втором и первом.

Отец позже, до конца своей трехлетней командировки в Ростов (то есть до войны) так и будет жить в гостинице. Но дело тут не в нем, не в том, что он не занял квартиру ни одного из недавно арестованных людей, а в том, что арестованы были все – все жильцы этого дома. Все главы семей пошли под нож, а их жены в большинстве своем наверняка попали в лагеря как ЧСИР (члены семьи изменника родины), дети же – или в тюремные детдома, или в самом лучшем случае были разобраны родственниками.

* * *

Две среднеазиатские истории.

Тридцать шестой год. Отец, как уже говорилось выше, спецкор «Правды». По заданию редакции он едет в Среднюю Азию. Об этой поездке он потом не раз вспоминал. Недавно построенный Турксиб (Туркестано– Сибирская железная дорога). Тогда для строительства дороги власть по всей Средней Азии, в частности, в Казахстане реквизировала подчистую местную породу одногорбых верблюдов, чтобы возить на них железнодорожные шпалы и все потребное для строительства. Скоро, однако, выяснилось, что верблюд – животное аристократическое и коммунистам договориться с ним будет трудно. Верблюд может работать две-три недели почти без пищи и воды, только на запасах жира, который есть у него в горбу, но потом ему нужен отдых – те же две-три недели, чтобы восстановить силы.

В общем, сколько может, он безропотно работает, а дальше не станет, как его ни уговаривай, как ни заставляй и ни бей. И вот этот миллион или полтора миллиона голов верблюдов, которые поначалу исправно помогали стране строить столь необходимую железную дорогу, когда вышел срок, забастовали и легли на землю. Дальше, сколько их ни истязали, ни один не встал – все так и погибли. И отец рассказывал, что на тысячу километров вдоль всего железнодорожного полотна, как бордюр, в несколько рядов торчали из земли уже выбеленные дождем и ветром огромные верблюжьи кости.